Fall the shadow: Sirius

Сириус всегда смеялся невовремя. (Впрочем, Сириус вообще никогда не был слишком вежлив; он источает какую-то высокомерную, лихорадочную грацию, и такту не остается места в изменчивом спектре его переживаний.)
У Сириуса явная тяга смеяться в неуместный момент: когда Сортировочная Шляпа прокричала «Гриффиндор» (после беспрецедентных семи минут и сорока восьми секунд раздумий), и ужас и отвращение появились на лицах его кузенов; когда брюнетка с четвертого курса Хаффлпаффа поцеловала его на банкете по случаю Хэллоуина – он был только на втором курсе (неловкий, влажный первый поцелуй, и их зубы стукнулись друг о друга; ее влажная бледная рука искала его ладонь); часто он усмехается, когда его отчитывают, чем вызывает ярость преподавателей. Джеймс, естественно, очарован этим.

Когда Джеймс говорит, что он любит Сириуса, тот смеется, но Джеймс тоже смеется, даже громче, и захватывает губы Сириуса (губы бога, золотые губы Аполлона, белые губы статуи Возрождения – Джеймс называет их так) в поцелуе, медленно, так что никто не чувствует неловкости; в этот раз Сириус не стыдится своего смеха.

Сириус открывает для себя книги Энн Райс и сильно, страстно увлекается культом вампиризма: тоска, очарование, красные слезы и мука любви-но-не-секса. Он влюбляется в вампира Лестата, отчасти потому, что Лестат – белокурый падший ангел, столь же надменный, как и сам Блэк (Сириус узнает родственную душу); а также потому, что Лестат, кажется, страдает от того же недуга: неестественный, неуместный, неизбежный, неконтролируемый смех.

***
Это успокаивает больше, чем что-либо иное, это отвлекает Сириуса от горя.

Первые десять минут на почерневшей пустоши в Лощине Годрика исполнены недоверия: Джеймс неузнаваем, Сириус отчаянно зовет его по имени, но он не просыпается. В последний год между ними было некоторое напряжение: несмотря на все заверения Джеймса, Сириус находил пророчество слишком заманчивым. Но сейчас… Джеймс - единственный человек, которого Сириус мог по-настоящему любить, неизменно в течение девяти лет… и что теперь? Мысли Сириуса изломаны и бессвязны – он всегда гордился своим рассудком, но теперь он не может управлять им, свести концы с концами. Когда появляется Хагрид, на лице Сириуса слезы; он намертво вцепился в руку Джеймса, прижимая ее к своей груди, прямо к сердцу (он пытается вернуть часть жизни, которая закончилась? Он почти неприлично жив, его тело бьет озноб, словно насмехаясь – дрожью), но в остальном он все еще совершенен.

Хагрид обнимает Сириуса мускулистыми руками, Сириус плачет, плачет перед Хагридом, а какая-то презираемая им часть мозга кричит, чтобы он прекратил, подумал о гордости… без Джеймса чем ему гордиться? Он вырывается оттуда, бредет в темноте (как ехать на мотоцикле без Джеймса, без такого простого и неизбежного слияния тел?) и в ранний, серый час прибывает в пригород Лондона. К этому времени гнев – ярость – его главное чувство.

***
Сириус ошеломлен и трясется - обессиленный, разбитый. Сириус был звездой Мародеров, Сириус обычно ночи напролет готовил все более сложные и интересные шутки, получал, не прилагая усилий, «Выше возможного» за каждую контрольную и эссе, Сириус был прекрасен, Сириус обладал чистым, сильным голосом, Сириус сиял… Сейчас Сириус бледен от усталости, Сириус был побежден собственным великолепием, собственной идеей, Сириус предан, Сириус один, и Сириус смеется.