Жанр: drama/angst

Disclaimer: не мое, и все такое...

Summary: Люпин обвиняет Северуса в том, что тот цепляется за воспоминания о проделках Мародеров. Warning: изнасилование.

Warning: изнасилование.

*********

Фик для Мурбеллы.

- Никто никогда не забывает, где он зарыл топор войны. - Кин Хаббард.

Позже он думал, что ему следовало бы обратить больше внимания на коснувшееся лица легкое дуновение холодного воздуха. Огоньки свечей мигнули, чуть не погаснув, и снова загорелись ровным светом. Он не заметил этого, просто провел рукой перед глазами, будто отгоняя тень, и продолжал читать. Книга была классной, единственный подарок на Рождество, которому он был по-настоящему рад. Все потому, что он сказал матери, чего именно ему хотелось, и она, наверняка в тайне от отца, купила эту книгу.

Северус отбросил с лица липкие пряди волос и вытер руку об одеяло, прежде чем перевернуть страницу. Глава закончилась. Он бегло пролистнул следующую, решая, прочитать ее сейчас или потом. Это была довольно длинная глава, "Ассирийские яды", достаточно сложная, поэтому он подумал, что не спеша прочитает ее, когда вернется из душевой.

Сегодня вечером никто не будет ворчать, что он долго не гасит свет в спальне, и никто не отправит его читать в гостиную, где тоже неудобно, потому что префектам не нравится, когда он там сидит до полуночи. Спальня была пустой и тихой, занавеси на кроватях задернуты. Северусу нравилось, когда здесь так. На самом деле, Рождественские каникулы были его любимым периодом в году. Обычно он проводил их в Хогвартсе. Он был бы в восторге, если бы мог оставаться в Хогвартсе еще и на лето, но от его желаний ничего не зависело. Может быть, когда-нибудь ему не надо будет отправляться туда, куда он не хочет.

Он снова провел рукой по волосам и вздохнул. Ему действительно следует вымыть их. Не дело откладывать это еще дольше. Ну что ж, подумал он, уговаривая себя, он позже вернется и почитает еще немного. Заключив с собой этот маленький договор, Северус бережно отложил в сторону книгу и встал с кровати, прихватив полотенце и бутылку с зеленым хвойным шампунем. Вокруг так тихо. Кроме него из слизеринцев остались только один второкурсник и один третьекурсник - оба давно уже спят глубоким сном. Честно говоря, со всех факультетов Рождество в Хогвартсе встречало не больше горстки студентов. Северус поморщился; он чувствовал бы себя гораздо счастливее, если бы четверо из них не были проклятыми гриффиндорцами, которых он так ненавидел.

Ну чего вдруг они остались? Как будто у них нет дома, где их с нетерпением ждут. Он предположил, что это что-то вроде наказания для Блэка, неофициального наказания, ведь ничего официального за то, что он отправил Северуса в Визжащую Хижину месяц назад, так и не последовало. Другие остались из солидарности. И Северус был вынужден лицезреть их злобные, насмешливые лица в Большом Зале во время трапез.

Он ухмыльнулся, вспомнив причину, запустившую новый виток вражды между ним и гриффиндорцами. В любом случае, он понимал, что ни один его поступок все равно не сравнится с тем, что устроил Блэк - в конце концов, у него нет приятеля-оборотня, чтобы отплатить им той же монетой. Но то, что придумал он, все же было не так уж и плохо. Он вспомнил утро две недели назад, когда Поттер, Блэк и Петтигрю прошествовали на завтрак, щеголяя восхитительными синими пятнами на лицах и руках. Конечно, однокурсники Северуса, все до единого, уже были предупреждены, куда смотреть. "Увидим, насколько сильно гриффиндорцы обожают дрочить." В общем-то, это было совсем несложно. Всего лишь несколько капель зелья упало в их котлы, так, чтобы испарения пропитали кожу: эта смесь тонко реагировала на повышение уровня тестостерона. Жаль только, что оборотень, очевидно, предпочел прошлой ночью держать руки поверх одеяла - но трое из четверки показали превосходный результат. Северус подумал, что никогда не забудет абсолютно безумный взгляд Поттера, когда его магглорожденная зазноба Эванс согнулась над столом, захлебнувшись своим какао. А самое приятное было в том, что Помфри совершенно не собиралась проявлять сочувствие к обладателям "шаловливых ручек" и отказалась освободить их от уроков, заявив, что никакой опасности для их здоровья нет. Это было здорово. Это почти заставило Северуса ощутить, как восстанавливается некий баланс, серьезно нарушившийся после эпизода с Визжащей Хижиной и отказа Дамблдора наказать гриффиндорцев.

Он шел через гостиную, где единственным звуком было мягкое потрескивание огня. Оранжевое пламя отражалось в серебряных и зеленых украшениях на стоящей в середине комнаты огромной ели. На мгновение Северус остановился и посмотрел на дерево; дома у них никогда не бывало рождественской елки - и иногда, когда никто не видел, он не мог справиться с желанием полюбоваться ею. В этот момент странное ощущение вдруг коснулось его. Словно секунду назад произошло что-то серьезное. Он не знал, что именно, и не мог объяснить это чувство, но все изменилось. Будто ручеек ледяной воды пробежал по спине. Он встряхнул головой. Он не позволит себе заработать фобию только потому, что здесь очень тихо и всего три человека, двое из которых - маленькие дети. Северус наслаждался одиночеством - и собирался продолжать наслаждаться впредь. Он решительно отбросил эти мысли и прошел в душевую, где яркий свет и девственно чистый белый кафель окончательно прогнали непонятное чувство. Мерлин, душевая была ледяной. Северус применил заклинание, пустившее воду; трубы были старыми, и иногда вода плевалась горячими или холодными брызгами, да и в любом случае он хотел, чтобы комната хоть немного прогрелась. Непрерывный звук льющейся воды успокаивал, и Северус быстро разделся, сбрасывая одежду в кучу и переступая на холодном полу с ноги на ногу. Он взял бутылку с шампунем и уже сделал несколько шагов к душу, когда что-то тяжелое опустилось на его затылок. Белые кафельные плитки завертелись с невероятной скоростью - а затем все померкло.

********

Он пришел в себя от пульсирующей боли в носу. Он не мог дышать, нос казался заложенным, огромным и горячим. Северус запаниковал и попытался дотронуться до лица - не получилось. Он не мог двинуть руками, что-то мешало, что-то вокруг запястий.

Туман перед глазами рассеялся, и он увидел лица троих гриффиндорцев, которые держали его, не давая подняться. Он лежал на спине, Блэк с Петтигрю прижали его руки к полу, а Поттер сидел у него на ногах, уверенно и цепко, так он сидел на метле во время квиддичных матчей. И хотя Северус тут же начал отчаянно брыкаться, он не мог стряхнуть их с себя.

- Скользкий ублюдок, - ухмыльнулся Блэк, - попался, наконец.

Рот Северуса странно онемел и был наполнен соленой, горячей жидкостью, и когда он осторожно подвигал языком, то обнаружил, что два передних зуба исчезли, один полностью, а другой сломался - он, должно быть, выбил их, рухнув на пол. Яростно впившись взглядом в своих врагов, он глотал кровь.

- Если хочешь посмотреть на ублюдка, Блэк, посмотри в зеркало. Разве твоя мамаша не умирает от стыда, что ее сын - гриффиндорец?

Колено Блэка с силой впечатало его руку в пол, размалывая костяшки о твердую поверхность, и Северус коротко вскрикнул от боли, но тут же заставил себя замолчать. Он не дурак, и знал, что у него проблемы - большие проблемы - но не собирался показывать им, как ему больно и страшно. Он не представлял, как они ухитрились пробраться в слизеринские спальни, незамеченные портретом, или где они скрывались - но разве так уж важно это было сейчас, когда они уже здесь, трое - нет, все четверо, - он заметил оборотня, стоящего у стены. Люпин его не трогал, но тоже пришел вместе с остальными. И они были одеты - их мантии промокли от воды, льющейся из душевых сеток, волосы уже были влажными - а на нем не было ни клочка одежды.

Эта мысль потрясла его, и он бешено забился, извиваясь на влажном полу, пытаясь освободиться. Горячая вода, обтекающая его тело, вдруг показалась очень холодной.

- Пустите меня, - бормотал он, - пустите меня, вы, дерьмо гриффиндорское.

- Это вряд ли, - Поттер напустил на себя высокомерный, ученый вид, какой, как ни странно, у него обычно бывал в моменты, когда он готовился устроить особенно отвратительную забаву. - Ты думаешь, что можешь играть с нами в игры, Нытик? И не расплатиться за это?

Ублюдок, подумал Северус, вы так и не расплатились за то, что пытались убить меня. Но вдруг ему в голову пришла другая мысль, такая забавная, что он не смог удержаться, чтобы не озвучить ее, хотя и знал, что это наверняка лишь ухудшит его положение.

- А что вы сделаете? Подрочите на меня?

Точно направленный кулак Блэка врезался ему в лицо, что-то хрустнуло в носу. Северус взвыл и снова дернулся, пытаясь освободить руки.

- Урод! - заревел Блэк. - Ты гребанный скользкий урод с грязной пастью!

- Грязный - это правильное слово, - лениво протянул Поттер - и Блэк, казалось, пришел в себя, обменявшись с ним взглядами.

- Правильно, Рогалис. Эй, Лунатик, что это там? Дай мне.

Оборотень молча подошел, двигаясь странно медленно, почти призрачно в густом от пара воздухе, и передал Блэку бутылку с шампунем.

- Для жирных волос, - отчетливо прочел Блэк, подмигнув Поттеру, что вызвало приступ хихиканий у Петтигрю. - Именно то, что тебе нужно, Нытик. Почему же ты тогда им не пользуешься?

- Он пользуется, Мягколап, это просто не помогает, - отозвался Петтигрю тоненьким, девчачьим голосом.

Почему-то то, что они трогают его шампунь и отпускают на этот счет шуточки, взбесило Северуса больше, чем все остальное. Он барахтался на мокром полу и изо всех сил вырывался, пытаясь избавиться от них.

- Не лапай чужое, - прошипел он, сдавленным от злости голосом. - Это мое.

- Ну конечно, твое, - Блэк засмеялся и удобнее взялся за бутылку. - Сейчас я тебе все отдам. Лунатик, подержи его. Голову. Я не хочу, чтобы он...

Северус дернулся, почувствовав прикосновение удивительно холодных рук к голове, надежно удерживающих его. От мысли, что к нему прикасается оборотень, он пришел в неистовство. Но шанса сказать что-нибудь злое и хлесткое у него уже не было, потому что Блэк отвинтил крышечку и перевернул бутылку прямо над его лицом. Зеленая жидкость полилась на лицо, попала в рот - он не мог дышать носом, и пришлось открыть рот. Она затекла в глаза и их начало щипать - невозможное, жестокое жжение. Северус беспомощно забился, но ничто не могло прекратить этот кошмар. Непроизвольно глотнув, он задохнулся, в рот попало еще больше шампуня, и он не мог этому помешать. Жидкость проскользнула в горло, она была скользкой, горькой и такой отвратительной, что его почти выворачивало наизнанку. Он брыкался так сильно, что влажная рука выскользнула из захвата Петтигрю, и Северус вслепую схватил Блэка за лодыжку и резко дернул.

Он услышал резкий вскрик и тяжелый звук, когда Блэк приземлился на задницу. Наверное, от удивления, Поттер выпустил его, и на мгновение Северус был свободен. Он перевернулся, опираясь на руки и колени. Он знал, что нужно как можно скорее добраться до скамьи, где лежит его палочка. Но горькая, густая жидкость забила его дыхательное горло, и он захрипел, брызгая слюной, пытаясь выкашлять ее из легких. Приступ кашля был таким жестоким, что он не сумел удержаться на четвереньках, и упал на локти, припав к полу, как животное. Влажные волосы облепили лицо.

Мгновением позже чей-то ботинок врезался ему в бок, Северус задохнулся, а следующий удар пришелся в лицо, и он упал. Он не мог даже видеть, кто его пинает, понимал только, что их больше одного. Он захрипел, разбрызгивая пузыри шампуня, когда избиение, наконец, прекратилось. Во рту был чудовищный горький вкус - его вырвало, когда кто-то ударил в живот. Обычно он ухитрялся защитить уязвимые места, - этому научила жизнь с его отцом - но на этот раз он был слишком занят попытками дышать. Он лежал на мокром полу, уткнув лицо в лужу воды, пытаясь немножечко промыть глаза. Он был весь перепачкан и понимал это. Унижение было таким острым, что все, чего он хотел, это свернуться в клубок и прекратить существовать. Когда Северус наконец-то смог открыть глаза, все расплывалось. Блэк стоял перед ним, тяжело дыша. Поттер и Петтигрю находились, вероятно, сзади - Северус их не видел - а Люпин сидел на полу, прислонившись к стене, и его лица нельзя было различить в туманном воздухе.

- Гляньте на это, - процедил Блэк. - Нытик превзошел самого себя. А я думал, что стать еще грязнее, чем он был - невозможно.

Кто-то захихикал, Северус решил, что это Петтигрю. Он думал о том, чтобы решиться еще на одну попытку - если бы он только сумел добраться до чьей-нибудь палочки. Но он не заметил у них палочек, они обрабатывали его без магии. Это было умно - ничего нельзя будет доказать применением Priori Incantatem, предосторожность на всякий случай. Как бы то ни было, Северус не рассчитывал, что ему это удастся. На нем не было ни одного живого места. И жутко щипало глаза и горло.

- Ты думаешь, что кто-нибудь заметит, если он станет чуть грязнее?, - продолжил Блэк, и что-то в его голосе было таким злобным, что Северус почувствовал укол дурного предчувствия. Он действительно боялся - хотел бы он, чтобы это можно было отрицать. Он не был так испуган даже в те моменты, когда они подстерегали его одного в пустом коридоре или в классе. Блэк потянул молнию на брюках вниз, и Северус дернулся, боясь даже догадываться, что это чертов сукин сын задумал.

- Мягколап вспомнил свои собачьи привычки, - сказал Поттер со смешанным выражением веселья и легкого отвращения. - Если не можешь что-то съесть или трахнуть, это нужно обоссать?

Петтигрю визгливо засмеялся, а Блэк продолжал ощупывать свою промежность. В выражении его лица было что-то очень задумчивое, как будто ему требовалось время, чтобы слова Поттера дошли до его понимания. А затем - что-то изменилось, и Северус почувствовал, как холодный палец провел по его спине, и он заерзал на полу, пытаясь повернуться и увидеть Поттера. Потому что между Блэком и Поттером происходило сейчас нечто важное - и это его беспокоило. Он дернулся, чтобы подняться, но у него не было и шанса, так как ботинок Поттера прижал его к полу. Поттер снова заговорил ленивым, легкомысленным тоном.

- Но если подумать, то почему нет, Мягколап? Ублюдок назвал нас дрочилами. Он просто умолял об этом.

- Такой урок он не забудет, верно, Рогалис? Это научит его некоторому уважению к тем, кто его во всем превосходит

- Эй, о чем это вы толкуете, парни?

Северусу хотелось исчезнуть; дурное предчувствие стало ошеломляюще отчетливым. Он не думал больше о сведении счетов, он просто хотел быть где-то далеко отсюда. Конечно, он понимал, что надежды на избавление нет - никто не поможет ему, спальни пусты. Но он прижал ладони к полу, приготовившись рывком подняться. Поттер перехватил это полудвижение, с силой бросив его на пол. Северус всхлипнул от боли, когда его колено ударилось о кафель. Ручеек крови смешался с бегущей водой. Другой возможности подняться ему так и не представилось, - Блэк и Петтигрю навалились на него, прижав лицом к полу и выкрутив руки за спину.

- Вот так, - сказал Поттер, и в его голосе послышалось что-то дикое и холодное. Как будто он был не совсем тем же самым человеком, что всегда - теперь Северус испугался по-настоящему. Он начал извиваться, пытаясь если не освободиться, то хотя бы увидеть лицо Поттера. Ему пришлось вывернуть шею под очень неудобным углом, но он был должен взглянуть... Струи воды отражались в очках Поттера, сидящего на корточках позади Северуса, очень близко.

Прикосновение к обнаженной коже заставило его задрожать. Колени Поттера прижались к его ногам, а затем вклинились между ними, раздвигая, и в этом было что-то неправильное. Северус видел, как Поттер взял бутылку с шампунем, на донышке которой оставалось еще немного зеленой жидкости.

- Посмотрим, на что еще годится эта штука, - сказал Поттер, растирая остатки шампуня на ладонях. И затем - у Северуса пересохло во рту - он увидел между полами поттеровой мантии его член, возбужденный. Поттер пробежался по нему ладонями, покрывая скользкой зеленой жидкостью, - а затем его руки прикоснулись к Северусу, в извращенной, отвратительно интимной манере, раздвигая ягодицы, открывая самым непристойным образом. Понимание происходящего вдруг обрушилось на него. Но этого не может быть! Поттер не может хотеть этого, это просто шутка, угроза, как это было угрозой, когда он заявил, что снимет с него трусы - но так и не сделал этого, потому что Люпин сказал, что может придти кто-нибудь из учителей. Поттер не может - такие вещи просто не делаются.

Руки Поттера, грубые и мозолистые от квиддича, неумолимо стиснули его плоть - и что-то влажное, теплое и тупое прижалось к анусу Северуса. Нет. Нетнетнетнетнетнет. Он вдруг понял, что говорит это вслух, повторяет одно-единственное слово, но это никак не помогает остановить Поттера. Тупая штука протиснулась через кольцо мышц ануса, входя в него, и это было больно. Это было так кошмарно, что его затошнило - но колено Блэка прижимало его грудь и голову к полу так плотно, что он даже не мог вздохнуть глубже. Поттер чуть застонал, как будто ему тоже больно, и эта штука продолжала проталкиваться внутрь него, широкая и огромная.

В этом было что-то неправильное, эта чуждая вещь в его теле, и Северусу хотелось закричать от неправильности происходящего: они не могут сделать это с ним! Но голос пропал. Поттер вздохнул - и внезапно появилось ощущение, что он вошел полностью. Шероховатая текстура, которую Северус ощущал на чувствительной коже промежности, наверное, была волосами на яйцах Поттера. Он впился пальцами в бедра Северуса для опоры, когда начал обратное движение - и подступила следующая волна тошноты, это снова было безумно больно, словно из него вытягивают внутренности.

- Пожалуйста, - прошептал он, - пожалуйста... - но в рот попала вода, заглушив слова. Движения внутрь и наружу вызывали тошноту. Кровь пульсировала у него в голове, непрекращающаяся боль одурманивала.

Северус заплакал. Он не плакал со второго или третьего курса, заставив себя прекратить это, к сожалению, когда кличка "Нытик" уже приклеилась к нему. Но сейчас он не мог с собой справиться. Он не рыдал, только слезы текли из глаз, заволакивая все туманом. Поттер, набрав скорость, вбивал в него свой член, его хриплое дыхание становилось все громче. Каждое движение было похоже на удар чем-то острым, но хуже всего была даже не эта боль. Хуже всего было осознание того, что ничто не заставит Поттера остановиться, пока тот не кончит - и ничто не сможет быть исправлено. Они разрушают его. Они изменяют его необратимо. Дыхание Поттера стало прерывистым и одышливым. Он замер и несколько мгновений оставался неподвижным. А затем вытащил из него член, причинив такую дергающую боль, что Северус не в силах был сдержать крик. Он был так ободран; вход в его тело казался громадным, словно никогда больше не сомкнется, и ничего не сможет удержать. Он чувствовал там пустоту, как будто член Поттера по-другому, каким-то неправильным образом расположил его внутренности. Он никогда не будет таким, как прежде. Все в нем сжалось от горя, и он едва заметил, как колено Блэка, упирающееся ему в спину, исчезло, и на его месте оказалось колено Поттера.

- Моя очередь, Нытик, - весело сказал Блэк. Это снова было больно, но по-другому - боль ощущалась как нечто почти знакомое. Слезы были горькими, когда он глотал их.

- Тебе нравится, Нытик? - бормотал Блэк, двигаясь в нем. - Скажи мне, как тебе это нравится.

А затем - о, Мерлин, это оказалось почти что хуже всего - некоторые из толчков Блэка попали под таким углом, что они что-то в нем задели, что-то, что послало импульсы нового ощущения через его тело, ощущения, которое не было болью. Северус не хотел этого, не хотел, чтобы его тело так реагировало - но не мог с этим справиться. Что-то случилось с ним, и он почувствовал тяжелое натяжение в паху. Он пытался сильнее вжаться в пол, чтобы скрыть это. Но Блэк, конечно же, заметил.

- Я же сказал, что тебе понравится, Нытик! - завопил он радостно. - Рогалис, Хвост, Лунатик, посмотрите-ка на это! У Нытика встало!

- Да он пидор, - бросил Поттер с таким глубоким презрением в голосе, что Северусу отчаянно захотелось отрицать это. Он не такой, не такой. - Я всегда это знал.

Блэк закончил несколькими быстрыми ударами, которые больше не доставили Северусу никакого удовольствия - но ущерб уже был нанесен, и когда Петтигрю принялся проталкиваться в него, ему было так стыдно за себя, что он почти не заметил боли. Толстенький коротыш оказался милосердно быстрым, всего несколько движений, и он, задыхаясь, вытащил член. Северус почувствовал, как из него вытекает какая-то влага, и ему стало противно от мысли, что это может быть. Над ним раздался голос Блэка:

- Лунатик! Эй, Лунатик, да что такое с тобой? Твоя очередь. Просто покончим с этим и пойдем.

Просто покончим с этим... Странным образом, это было почти то, чего желал сам Северус. Он был так вымотан, что просто хотел, чтобы они ушли, и он знал, что они не уберутся, пока оборотень не получит свою долю. Его зрение было затуманено; он видел тонкую фигуру, которая распрямилась из скрюченной позы у стены, подошла ближе. Он почувствовал, как Люпин встал на колени позади него. Рука оборотня, прикоснувшаяся к его спине, была такой холодной.

- У него кровь идет, - очень тихий голос.

- Да ему это нравится, - сказал Петтигрю.

- Ну давай, просто сделай это, - внезапно вмешался Поттер. - Не будь рохлей.

И Люпин это сделал. И, в конце концов, что-то в Северусе сломалось, затуманенная, мокрая комната поплыла перед глазами, и он с облегчением позволил себе скользнуть в беспамятство. Покалывание магии, пробегающей через его тело, привело его в чувство некоторое время спустя. Он не хотел возвращаться - к боли, к осознанию, что случилось. По крайней мере, никто его больше не держал, никто не был в нем. Он слабо пошевелился, подтягивая ноги.

- Ты уверен, что он не расскажет? - спросил Петтигрю своим тоненьким пронзительным голосом. - Может, лучше применить к нему Obliviate?

- Какой смысл в уроке, если он не запомнит его? - спросил поучительно Блэк.

- Я почистил его, - произнес Поттер. - Он ничего не докажет, если расскажет. Это будет его слово против наших, верно?

- Да, его слово против наших, - эхом повторил Блэк. Северус закрыл глаза и снова потерял сознание.

Когда он пришел в себя в следующий раз, вода вокруг него была ледяной. Должно быть, он истратил весь слизеринский запас горячей воды. Туман рассеялся, и теперь в душевых никого кроме него не было. Северус пошевелился. Его тело онемело от холода - за исключением пульсирующей, горячей боли в анусе. Он стиснул зубы, чтобы не издать ни звука и поднялся, сначала на четвереньки, а затем на ноги. Колено было сильно разбито; он дохромал до скамьи и схватил палочку. В конце концов, вода перестала течь. Душевая комната была мокрая, но вода на полу была чистой, шампунь, кровь и все остальное исчезло. Бутылка из-под шампуня лежала в луже, пустая.

Желудок Северуса взбунтовался, но он подавил тошноту. Он завернулся в мантию и, спотыкаясь, побрел в спальню. Рождественская ель продолжала мерцать зелеными и серебряными бликами в полутемной гостиной, и на мгновение он почувствовал приступ невыносимой печали и отвращения к самому себе. Ему следовало знать, что они скрывались где-то здесь, следовало бы почувствовать это, ну почему он не заметил их... Сейчас было слишком поздно сожалеть об этом. Вернувшись в спальню, он устанавливал на дверь защитные заклинания одно за другим, даже зная, что в этом уже нет никакой необходимости - они уже сделали все, что могли - но не мог остановиться. Он бросил это занятие, только когда совершенно вымотался. С частичным успехом он попытался заклинанием вылечить разбитый нос. Последним, что Северус увидел мысленным взором, прежде чем заснуть, и первым, что пришло к нему в кошмарном сне - были потоки воды, падающие на белый кафель.

*****

***1999 год***

Он проснулся, лежа головой на груди Люпина. Северус не знал, как это получилось. Он спал всего несколько минут, самое большее полчаса, но сейчас чувствовал себя одурманенным и дезориентированным. Грудная клетка Люпина мерно поднималась и опадала, и Северус слышал глухое, глубокое биение его сердца. Северус отшатнулся торопливо, отодвинулся на край кровати. Люпин открыл глаза, продолжая, впрочем, дышать ровно, как во сне, и взглянул на Северуса с мягким юмором, слегка разбавленным раздражением. Северус потер лицо, чувствуя, как тыльной стороны ладони касаются пряди засаленных волос.

Он внутренне напрягся, готовый к тому, что Люпин что-нибудь скажет, продемонстрирует недовольство тем, что к нему прикасалась эта грязная голова. Конечно, Северус умеет за себя постоять, и Люпин никогда не говорил ничего похожего с тех пор, как все началось между ними - да и давно не говорил. Но Северус до сих пор был убежден, что лучше быть готовым, когда это все же случится.

- Черт, - пробормотал он. - Тебе не следовало позволять мне...

Уголок рта Люпина чуть дернулся. Его голос был хриплым, глубоким, как всегда после секса.

- Все в порядке, Северус. Я не против.

Зато я против, подумал Северус - и как всегда не произнес этого вслух.

- В общем-то, - теперь в голосе Люпина появились смешливые нотки, - мне это даже приятно. Ты выглядишь по-другому, когда спишь. Не таким... настороженным.

Все внутри Северуса сжалось. Что он имеет в виду? Это что, намек? Какая-то скрытая издевка? Он хочет этими словами напомнить Северусу то, что тот никогда и не забывал? Тот момент, когда его настороженность ослабла, и он позволил им до себя добраться, позволил им себя использовать и не мог ничего с этим поделать. Он скрипнул зубами. Так трудно что-то прочесть на лице Люпина. Он всегда такой... такой спокойный. Как вода. Как вода, струящаяся между пальцев.

Северус схватил с пола халат и завернулся в него отработанным, быстрым движением. Быть обнаженным с Люпином в постели - это одно, здесь ничего не поделаешь. Но в безопасности он чувствовал себя, только когда пояс черного халата оказывался туго затянут. Стоя босиком возле кровати, он чувствовал, как камень холодит его ступни. Должно быть, именно поэтому по телу пробежала легкая дрожь. Люпин смотрел на него, слегка склонив голову набок. Пряди перепутанных, почти полностью седых волос падали ему на глаза. Он слегка потянулся - тонкий, долговязый, весь в шрамах; одеяло прикрывало только его бедра.

Северус прикусил губу, вспомнив, как эти длинные руки обхватывают его тело, эти длинные пальцы пробегают по ребрам, ноги смыкаются вокруг него, словно стремясь удержать на месте, даже если он попытается сбежать. Кровь горячей волной снова устремилась к паху, а пронизывающий холод обхватил голову словно тисками. Мерлин, как он его ненавидит. Как же он его хочет. Ну что он за дурак.

- Когда ты смотришь на меня вот так, - произнес Люпин, - я понимаю, что пришло время уносить задницу.

Это прозвучало весело - и одновременно так, словно ему хотелось, чтобы его разуверили и попросили остаться - но самым ужасным было то, что частью Северус хотел, чтобы он остался, хотел удержать его в своей постели, которая с ним становится такой теплой даже в самые холодные ночи. Он хотел, чтобы их тела еще раз переплелись, ноги, руки, пальцы, грудь к груди, чтобы их соски и члены терлись друг о друга. Он хотел, чтобы Люпин остался - даже если другая часть его разума вскипала от ненависти и отвращения, и хотелось закричать: "Как ты можешь притворяться, что ничего не было?!"

Как ты можешь прикасаться ко мне, и быть нежным - когда ты видел, как меня рвало зеленым шампунем на пол, и как из носа вылетали пузыри - зеленые и красные, шампунь и кровь. Неужели ты никогда не вспоминаешь, что было смазкой в самый первый раз - неужели ты не думаешь об этом каждый раз, когда покрываешь свой член самым лучшим любрикантом, который я для нас готовлю? Но он никогда не произнес этого. Такое невозможно сказать, особенно Люпину. Люпину, который всегда так спокоен и уверен в себе, так общителен и так удобно чувствует себя в любой ситуации - который пережил смерть всех своих друзей, и все еще находит силы жить дальше. Люпину, который иногда кажется непроницаемым и непостижимым, как темная вода омута.Северус вздернул подбородок, глядя на Люпина сквозь спутанные пряди грязных волос, и ничего не сказал.

- Ладно, - вздохнул Люпин, - я ухожу. Ты, наверное, умираешь от желания вернуться в свою лабораторию.

Это было хорошее оправдание. Оправдание, которое Северус не сумел найти, да и не пытался искать. То самое, которое все делало нормальным. Как будто их отношения были нормальными. Как будто ничего между ними не было - ничего, спрятанного глубоко внутри и подобно гниющему трупу отравляющему все вокруг.

********

Северус не знал, как это получилось. Или... нет, сейчас он это знал. Он мог проследить шаг за шагом, вспомнить каждую незначительную деталь этого странного процесса. Но и это не помогало избавиться от ошеломляющего чувства страха и недоверия, что время от времени охватывало его. Иногда он хотел выбраться из этой ситуации любой ценой. Но не делал этого. Потому что в то же самое время он хотел остаться. И все, что происходило - происходило с его полного согласия.

Ремус Люпин оказался тем, кто смог нарушить проклятие, наложенное на должность профессора ЗОТС. Он не только вернулся к этой работе через четыре года после того первого раза, - но к тому же остался на второй год подряд. Что снова сделало эту должность недостижимой для Северуса. Но он не возражал. Честно говоря, он даже не был уверен, что все еще хочет преподавать Защиту; скорее всего, он не знал бы, что с этой должностью делать, если бы вдруг ее получил. Он чувствовал себя слишком удобно со своими зельями, был слишком поглощен ими. И что-то менять... временами он чувствовал себя для этого уже старым. Это так; он чувствовал себя слишком старым несмотря на то, что ему не было и сорока. Северус порой удивлялся, как он собирается жить дальше. Одна мысль о ста пятидесяти годах Альбуса ужасала. Он никогда прежде не задумывался о такой перспективе. Но Вольдеморт мертв, а он, Северус, пережил его - и что же может помешать ему прожить еще сорок-пятьдесят лет?

Первые месяцы после смерти Вольдеморта были как в тумане. В бегах все еще оставались бывшие "товарищи" Северуса, и некоторым образом его положение было даже опаснее, чем раньше. Но мало-помалу все улеглось. Даже авроры потеряли к нему интерес, приняв свидетельства Ордена Феникса о его роли в исходе войны. Вот тогда Северус и начал задумываться о том, что он может или должен что-нибудь изменить. Он даже не обязан был оставаться в Хогвартсе. Мерлин знает, как горячо он не любил детей, и они отвечали ему в этом взаимностью. Его долг был уплачен. Альбус не стал бы его удерживать. Он мог начать где-нибудь новую жизнь. Но Северус так ничего и не поменял. Ему было слишком привычно в своих подземельях, в своей роли дето-ненавистного чудовища, изверга, неведомо как просочившегося в уютный, дружелюбный коллектив преподавателей. Перемены - это значит встречи с новыми людьми, примерка новых ролей. Он не чувствовал себя достаточно сильным для этого.

К тому же, было кое-что еще. Если он покинет Хогвартс, то, вероятно, потеряет единственное оправдание тому, почему он до сих пор одинок - здесь для него нет никого подходящего. В большом мире он должен будет кого-нибудь найти. Потому что ему уже тридцать девять лет - и это нелепо и нездорово каждую ночь спать в пустой постели. Кроме того, Поттер окончил школу, и теперь его присутствие в жизни Северуса ограничивалось заголовками статей в газетах, которые он всегда мог пропустить, если замечал фотографии Мальчика-Который-Выжил, неизменно эти статьи сопровождающие. Почему бы и не остаться? Он любил Хогвартс. Любил его, несмотря ни на что. Северус даже научился терпеть присутствие Люпина - на два места слева от него за столом в Большом Зале. Во время работы на Орден им пришлось сотрудничать, и порой было проще работать, не тратя время на ворчание.

Жизнь была вполне терпимой - до того момента, шесть месяцев назад, когда Северус обнаружил, что Люпин за ним ухаживает. Шесть месяцев назад, в апреле. Это, вероятно, началось раньше, только вот до Северуса это не доходило - он не догадывался интерпретировать признаки именно так. Как мог он думать о подобных вещах, в конце концов? Как он мог думать, что Люпин, привлекательный, общительный, обожаемый всеми Люпин, не найдет никого лучше своего старого школьного врага? Северус ни на что не обращал внимания - ни на легкое стискивание его предплечья на квиддичном матче, когда Слизерин разбил наголову Равенкло, и Северус тихо сиял от радости. Или на слишком долгий зрительный контакт, когда Люпин ловил взгляд Северуса на учительских собраниях, отводя в сторону пряди тонких, тускло мерцающих волос с легкой заговорщической улыбкой на губах. Или на новую привычку Люпина теперь спускаться в апартаменты Северуса и задерживаться там немного дольше, чем требовалось, когда получал свою дозу Wolfsbane. И когда Люпин прикоснулся к его руке, в то время как Северус передавал ему кубок с Wolfsbane - тонкие пальцы обхватили запястье - Северус только взглянул на оборотня, испытывая легкое недовольство от необязательного в этом случае прикосновения. Он не понял. За ним раньше никто никогда не ухаживал. А затем Люпин улыбнулся и поцеловал его в губы. На мгновение - всего несколько секунд - было только прикосновение теплых, влажных губ к его губам, язык, на вкус такой сладкий и пряный, вторгающийся в его рот - и вкус Люпина, близость Люпина, это тепло и эта влажность - это все, что почувствовал Северус - и все, что он хотел чувствовать.А затем он резко отшатнулся, выкрутив руку из захвата Люпина и чуть не разлив Wolfsbane, и уставился на Люпина в шоке и смятении, в то время как оборотень смотрел на него со спокойной улыбкой.

- У тебя такой удивленный взгляд, Северус, - сказал он. - Словно хочешь прожечь во мне дыру глазами. Я раньше находил это смущающим. Но думаю, что сейчас мне это даже может понравиться.

Рука Северус взлетела к лицу с определенным намерением вытереть губы, избавиться от слабого вкуса, который оставался во рту, от тепла поцелуя Люпина. Но он не сделал этого - только коснулся кончиками пальцев губ, и рука отказалась двигаться дальше. Северус сунул кубок Люпину, как будто защищаясь.

- Спасибо, Северус, - Люпин взял зелье, продолжая смотреть на него. Выражение его лица бесило, и все-таки Северус ничего не делал и ничего не сказал. - Ты слышал меня? Сейчас мне это даже может...

До этого момента все было не так уж и плохо. Неприязнь Северуса к Люпину была рутинной, тот был гриффиндорцем, членом группы самых отвязных школьных хулиганов, оборотнем, однажды чуть его не убившим. У него было вполне достаточно причин ненавидеть Люпина - без необходимости вытаскивать то самое воспоминание на свет Божий. То воспоминание о горячей воде, бьющейся о белый кафель, горьком скользком шампуне, забившем его дыхательное горло, грубой, тошнотворной боли, простреливающей вверх по его спине, и чужом теле, втискивающемся между ног... Северус не хотел этого помнить. Он тщательно упаковал и поместил это воспоминание в самый дальний угол разума. А Люпин выдернул это на поверхность без усилий, одним лишь простым прикосновением губ. То, что они сделали... это не было так уж и чудовищно. Северус видел гораздо худшие вещи, когда присоединился к Пожирателям Смерти. Crucio было хуже, чем несколько пинков. Убийство людей было хуже. У него не было никаких прав чувствовать, что ему причинили большое зло. Но это было так унизительно - одна из самых унизительных вещей, что когда-либо с ним случались. Вот почему он старался не помнить.

Возможно, он не думал бы об этом даже сейчас - нашел бы другую причину вспомнить о своей неприязни: Люпин был оборотнем, пытался его убить, и так далее, до бесконечности - если бы на кратчайший момент, когда губы Люпина прикоснулись к его губам, он так страстно не захотел, чтобы ему нечего было вспоминать. Губы Люпина пахли корицей. И ему это понравилось. Его кулаки сжались так сильно, что пальцы онемели, и он даже не чувствовал, как ногти впились в ладони. Он смотрел на Люпина, отчаянно ища, что бы сказать, куда бы ударить. Он не мог сказать то, что ему хотелось произнести на самом деле, не мог вытащить на свет все это - душевую комнату, их, трахающих его - но сейчас он больше ни о чем не мог думать.

- Ты выглядишь таким испуганным, - сказал Люпин почти сочувственно - или Северус решил бы, что это сочувствие, если бы оно было направлено на кого-нибудь другого, а не на него. - Как будто это для тебя такая большая неожиданность. Я думал, что ты все давно уже понял.

- Понял что? - вымучил наконец он.

- Я думал... что ты не против меня. По крайней мере, не как раньше. И я оборотень всего один раз в месяц, кстати. Остальное время я совершенно безопасен.

Безопасен? Лицо Северуса исказилось - но, в конце концов, он начал возвращать самообладание.

- Я не боюсь тебя, - он пожал плечами.

Это было ложью. Люпин взглянул на него и улыбнулся - той самой своей мальчишеской улыбкой - и повернулся к двери, прижимая к груди кубок, как драгоценный дар.

- Тебе ничего не надо мне объяснять, Северус. Я могу принять "нет" в качестве ответа.

И в следующий момент он совершил абсолютно сумасшедший поступок, ответив:

- Я не говорил "нет", Люпин.

Северус знал, почему он сказал так - в отместку себе, наказывая себя за момент слабости и смятения - за момент слабости сейчас и много лет назад, когда он позволил им одолеть себя, позволил им себя использовать. На мгновение Люпин выглядел неуверенным, а затем кивнул.

- Тогда, может быть, нам следует сходить на выходных в Хогсмид, выпить, как думаешь, Северус?

Они сидели и выпивали, и все было таким нереальным. Они вежливо разговаривали, сидя в "Трех метлах", хотя все, о чем мог думать Северус, было - в чьи комнаты они пойдут после этого.

Прошло так много лет с тех пор, как он занимался сексом - так много лет, что он отказывался считать их. "Несколько лет" звучало гораздо более приемлемо, чем, скажем, восемнадцать или девятнадцать. И он хотел Люпина. Боже, как его тело стремилось к этим прикосновениям, к этой близости - однажды обещанной. Он мог убедить себя, что ему достаточно его правой руки - но когда Люпин прикоснулся к нему, что-то сломалось. И теперь он тонул. Он хотел чувствовать рот Люпина - на своих губах, на члене, хотел ощущать эти сильные длинные пальцы на внутренней стороне бедер, хотел, чтобы Люпин лизал его соски, хотел сделать то же самое с ним - с кем-нибудь - живым, с плоской грудью и сильным. Он думал о Люпине - о том, какие у него мягкие волосы, спутанные и почти седые, а в уголках глаз собираются от смеха морщинки, о том, какой бледный и улыбчивый у него рот. Он думал о привычке Люпина вертеть в руках маленькие очки в золотой оправе, которые он начал носить в прошлом году, и касаться дужкой своих губ - и чувствовал страх. Страх скручивал его внутренности и был таким же сильным, как и желание получить все это.

Они отправились в комнаты Северуса. И все было замечательно. Хуже всего было то, что в постели с Люпином было так хорошо. Это было все, о чем только мог мечтать Северус, все, чего он даже не мог себе представить, потому что его сексуальная жизнь была такой эфемерной, что у него даже не было достаточно воспоминаний для фантазий. Каждое прикосновение Люпина заставляло его тело гореть, и тихие соблазнительные горловые звуки, издаваемые оборотнем, приводили его в неистовство. А после всего Люпин обнял Северуса, как будто Северус был девушкой и необходимо быть с ним милым "после". И спросил, хочет ли Северус еще, и Северус ответил "да".

Он знал, почему Люпин с ним - вычислил, поразмышляв после первого поцелуя и перед походом в Хогсмид. Люпин - гомосексуалист. А сколько здесь подходящих для него мужчин? Не особенно много - и, наверное, было бы довольно утомительно все время куда-то аппарировать. Кроме того, Северус уже знал его тайну. Итак, когда пришлось выбирать между тем, чтобы не иметь ничего или иметь что-то с Северусом, Люпин сделал очевидный выбор. Провозглашаемое им и его приятелями отвращение к Северусу во время их обучения в школе, наверное, было несколько преувеличенным... ну что ж, так, видимо, и было, иначе они не смогли бы сделать то, что сделали...

Северус сделал тот же самый выбор. Ему хотелось трахаться, ясно и просто. Он хотел этого, ему до смерти надоело быть одиноким, смотреть на свое лицо в зеркале и думать, что он становится старше, и остается все меньше шансов, что кто-нибудь заинтересуется им. И он принял то, что Люпин предложил. Но это ничего не упростило. Даже осознание того, что он настолько отчаялся, что отправился в постель с человеком, который однажды изнасиловал его, было не так ужасно. Северус признавал, что он отчаялся. Но иногда он так сильно желал, чтобы Люпин не был тем человеком - не был тем, кто его изнасиловал. И это пугало его гораздо больше. Он хотел, чтобы между ними не было этого прошлого. Он не просто хотел забыть об этом, потому что это он как раз-таки мог сделать, он был очень хорош в отрицании очевидного - он хотел, чтобы этого вообще никогда не случалось. Он хотел, чтобы тогда он был достаточно осторожным, чтобы вычислить, что гриффиндорцы нанесут визит в слизеринские спальни. Он хотел, чтобы той ночью он передумал и не пытался принять душ. Вероятно, они бы все равно его поймали, но у него было бы больше шансов - и это не было бы так унизительно. Он хотел, чтобы в ту ночь было полнолуние, и Люпина там не было вообще. И за эти мысли Северус ненавидел себя больше всего.

******

Он порой удивлялся, как у Люпина получается вести себя так, будто ничего никогда не происходило - быть таким непоколебимо холодным. Северус часто ловил себя на зависти к удивительному самоконтролю оборотня; вежливый, даже когда Северус был в самом мерзейшем настроении, дружелюбный, когда Северус на него кричал, нежный в постели, кроме тех случаев, когда им обоим хотелось чего-то другого.

На самом деле Северуса почти пугало - знать, каким нежным может быть Люпин. И иногда заставляло хотеть, чтобы этим и ограничивались его знания об этом человеке. Он не хотел помнить, каким твердым был под ним пол, как входил в него очередной член. Порою казалось просто непостижимым, что Люпин никогда не упоминает об этом.

Возможно, он забыл, думал Северус. Возможно, для него это не было ничем особенным. Просто еще один урок, который они преподали скользкому слизеринцу. Летом Люпин мог уезжать из Хогвартса, ему было, куда ехать, ведь дом Блэка теперь принадлежал ему, но все равно он уезжал редко, разве только на пару недель, которые он проводил с Поттером. А в остальное время вдвоем с Северусом они иногда отправлялись в Хогсмид, выпить, и даже один или два раза побывали в Косом переулке, чтобы пополнить запасы перед новым учебным годом.

Быть с Люпином на людях казалось странным. Северус видел, как они смотрят на Люпина. Может, его волосы и седые, и мантия его порядком поношена, но женщины смотрят на него коровьими глазами, и даже строгие официантки в кафе улыбаются в ответ. Люпин был всем, чем Северус не был, всем, чем Северус не имел и шанса когда-нибудь стать. Но все же Люпин оставался рядом с ним, а ночью - в его постели... И Северус не желал делить его ни с кем.

Но в то же время иногда ему хотелось увидеть, как Люпин корчится и кричит под заклятием Cruciatus.

Когда начался новый учебный год и дни стали холоднее, а ночи длиннее, у них появилась новая привычка - они пили чай в апартаментах Северуса и разговаривали о новых студентах, об уроках, обсуждали очередные причуды Альбуса. И когда они беседовали, и Люпин улыбался, откидывая волосы с лица, Северус позволял своему самоконтролю ослабнуть и забывал обо всем, иногда даже на несколько часов. И тогда он чувствовал себя... удовлетворенным, если не счастливым. Но, в конце концов, он все равно заставлял себя вспомнить В первый раз, когда Люпин захотел его взять лицом вниз и пытался втиснуть в него скользкие от смазки пальцы, Северус запаниковал, забился, сопротивляясь, как ненормальный. И подумал, что теперь-то Люпин все поймет и уйдет.

Отчасти Северус хотел, чтобы он так и сделал, но в то же время просто терял рассудок от страха, что снова останется один. Люпин ничего не сказал, просто развернул его лицом к себе и обнял, гладя по спине - утешая его - и что-то в Северусе сломалось, ему захотелось остаться так навсегда, и чтобы руки Люпина продолжали вот так же гладить его. Тогда Северус закусил губу так сильно, что потекла кровь, и прогнал это странное умиротворение - с усилием напомнив себе, что Люпину не следует доверять.

Он знал истинного Люпина, помнил холодные тонкие руки, раздвигающие его бедра. Иногда Северус думал о том, что Люпин не был таким, как остальные, разве нет? Он его не бил, не обзывал, и не смеялся... а еще, ведь было почти не больно, когда это делал он, верно? Совсем чуть-чуть, потому что его уже повредили предыдущие. И ловить себя на этих мыслях было хуже всего. Это было даже хуже, чем принимать успокаивающие прикосновения от своего насильника, быть настолько горько одиноким, чтобы унижаться ради шанса быть близким с кем-то.

Это было хуже, чем быть таким безнадежным рабом своего тела, чтобы быть не в состоянии отказаться от ночей с Люпином. Он ненавидел Люпина за это. Он ненавидел за это себя. И тогда Северус трахался, жестоко насаживая себя на член Люпина - и дыхание оборотня становилось прерывистым, а руки комкали простыню и его лицо приобретало то удивленное, почти раненое выражение - Северус знал, почему это делает. Он наказывал себя. Секс - это была его битва, как и вся жизнь, впрочем. Наказание и искупление за ошибку, которую он сделал много лет назад. И пока Северус помнил это - пока за каждое позволенное себе мгновение наслаждения близостью Люпина он расплачивался ненавистью к самому себе и осознанием глубины своего падения - все было правильно.

****

Северус насторожился, когда Люпин спросил, не хочет ли он провести Рождество вместе с ним. В доме на Гриммаулд, 12, где будет Поттер, Уизли и другие члены маленькой теплой компании. Он отказывался представлять себе всю "прелесть" предстоящего события.

- Думаю, что для тебя будет неплохо хоть ненадолго выбраться из Хогвартса, - сказал Люпин.

- Нет, - ответил он жестко.

Дело было не только в Поттере и других; на самом деле Северус пришел бы в точно такой же ужас, если бы Люпин намекнул, что они будут одни. Он был не в состоянии ступить на чужую территорию. Только в своих собственных комнатах он чувствовал себя в безопасности.

И зачем Люпину было это надо? Почему он пригласил его? Северус никогда не был частью Ордена в "этом" смысле. Он никогда не хотел быть принятым этими людьми. Люпин делает что-то неправильное. Все так хорошо устоялось, и теперь он нарушает правила. Между ними только секс, ничего больше. Северус позволял Люпину себя использовать, потому что он его использовал тоже. Проводить Рождество вместе к этому не относилось.

- Спасибо за предложение, но я проживу без того, чтобы снова увидеть Поттера.

Люпин закатил глаза.

- Какое отношение имеет к этому Поттер?

- Я должен объяснять?

- Замечательно, Северус, я все понял. Ты не хочешь на Рождество никакого общества.

- Оно у меня будет в любом случае, - пробормотал Северус. -Как будто Альбус оставит меня в покое.

Люпин засмеялся, и Северус снова почти почувствовал, как струится вода между пальцев. Иногда ему казалось, что было бы проще, если бы Люпин просто бросил его, оскорбленный грубым словом или жестоким замечанием. Но это не срабатывало; Люпин всегда оставался. Наверное, признал Северус, он не очень усердно старается. И это была еще одна причина для ненависти к себе.

В последний вечер перед Рождественскими каникулами Люпин пришел с отвратительно ярко упакованным свертком в руках, держа его перед собой с явным намерением вручить Северусу. Тот уставился на сверток.

- Что это?

- Подарок. С Рождеством. И так как Северус промолчал, он добавил: - Я подумал, что лучше отдать его тебе сейчас, потому что завтра я собираюсь уехать. Ну давай, Северус, я же не змею тебе подсовываю... хотя, наверное, со змеей ты бы так не осторожничал.

И улыбнулся - той самой улыбкой, мимолетной, легкой и ослепительной, из-за которой, как не раз видел Северус, продавщицы едва не падают в обморок - той самой улыбкой, что заставляла его чувствовать себя вором, крадущим то, что никак не может быть его по праву. Он взял сверток, это было что-то тяжелое, твердое, оно тихо позвякивало внутри.

- У меня для тебя ничего нет, - осторожно сказал Северус.

- Я и не ждал, что будет, - весело ответил Люпин. - Ну? Может, развернешь?

Там оказался керамический чайник и две чашки - теплого оранжевого цвета, оранжевого, как тыквенный сок, как корочка хорошо пропеченного хлеба. Чайник был пузатым, с усеченным маленьким носиком, чашки гладкие, с толстыми стенками, без ручек, и они очень удобно лежали в ладони. Северус вдруг осознал, что держит одну в руке, а пальцем поглаживает ободок. Он резко отставил ее, словно обжегшись.

- Когда я их увидел, я сразу подумал, что должен принести их тебе, - сказал Люпин.

И внезапно все, что Северус так долго в себе подавлял, поднялось в нем от звука этого голоса. Люпин говорил... он говорил, как будто все нормально. Как будто ничего не было. По крайней мере, Люпин не сказал, что они должны вместе опробовать эти чашки сегодня.

Это его собственная вина, думал Северус позже, когда Люпин входил в него, одной рукой обхватив талию Северуса, а другой гладя его член в такт собственным движениям. А чего он добивался? Эти чаепития, эти разговоры. Как будто они друзья. Как будто они любовники. Как будто ничего неправильного между ними не было. Лживый рот Люпина накрыл поцелуем его губы, и Северус приоткрыл рот, чтобы впустить язык внутрь. Он перестал доверять своему телу очень давно, с тех самых пор, когда оно предало его, отреагировав на жестокие толчки Блэка. Но Северус всегда считал, что может положиться на свой разум. И это оказалось ложью. Потому что именно разум предал его хуже всего, заставляя его мечтать о том, чтобы обо всем забыть. Он конвульсивно дернулся, Люпин застонал от удовольствия, а Северус слегка задохнулся от боли, причиненной членом Люпина.

Так больше похоже на тот случай, не так ли? Но Северус даже не помнил, как это было тогда, как именно это больно, прошло ведь больше двадцати лет... Может, ничего и не было. Его дыхание стало прерывистым, это не вполне походило на рыдание, к тому же его глаза в любом случае оставались сухими - но Люпин вопросительно посмотрел на него, как будто опасаясь, что что-то может быть неправильно. Северус рванулся ему навстречу, Люпин от наслаждения закрыл глаза, и вот так было лучше, он почувствовал себя безопаснее, он мог думать, он мог... Он кончил, и Люпин кончил через полторы минуты после, и четверть часа спустя Северус лежал в кровати, слушая, как шумит душ в ванной. Люпин напевал под нос Рождественскую песенку, звук едва различим под шелестом воды. Через открытую дверь в гостиную Северус видел смятую сверкающую бумагу на столе и круглый чайник с чашками - оранжевыми, как тыквенный сок, как корочка хорошо пропеченного хлеба, единственное яркое пятно в темной комнате.

Я не могу пить чай из них вместе с ним, подумал он. Я не могу больше выдержать его рядом с собой. Я ненавижу звук льющейся воды. Он помнил, как ощущается вода - горячая вода, смешанная с соленой кровью и горьким шампунем. Живот свело судорогой, и что-то в нем сместилось. Северус схватил с прикроватной тумбочки палочку и швырнул в чайник заклинание. Звук бьющегося стекла был громким и коротким. Теплые оранжевые осколки разлетелись по полу - и от их вида Северус почувствовал немедленное сожаление. Ему нравился чайник; постыдная и унизительная слабость, слабость не меньшая, чем то странное удовольствие, которое он испытывал, когда Люпин гладил его по спине. Ему нравились чашки. Теперь они с Люпином никогда не будут пить из них чай.

***

Он сидел на кровати, съежившись, зажав в руке палочку и устремив взгляд на осколки. Возможно, ему удалось бы починить одну из чашек, она только треснула. Но все остальное восстановлению не подлежало.

Люпин вышел из ванной, застегивая рубашку. Его все еще влажные волосы были темными у корней и светлели на кончиках, где уже успели высохнуть.

- Что-то разбилось? - спросил он. - Я слышал шум.

Он посмотрел на осколки, а затем перевел взгляд на Северуса, и тот почувствовал нелепое желание солгать, сказать, что это получилось случайно - но палочка в руке выдавала его. Люпин смотрел на него, слегка нахмурившись, теплые светло-карие глаза потемнели.

Он выглядит так, словно ему больно, подумал Северус - и это был первый раз, когда он увидел, что его поступок может задеть Люпина. Это была иная боль, не такая, как, например, когда он выдал тайну о его ликантропии своим слизеринцам. На этот раз задетым оказалось что-то гораздо более важное, что-то глубоко личное. Северус не думал, что он способен ранить Люпина- так.

- Понятно, - сказал Люпин.

И Северус подумал, что он все-таки сделал это - то, что так долго и так безуспешно пытался сделать оскорбительными выпадами и мерзкими замечаниями. Он прогнал Люпина прочь. Он смотрел, как Люпин взял мантию и пошел к двери - мимо оранжевых неровных осколков на полу, и Северус вдруг понял, что все кончено, он больше не вернется. Северус запаниковал. Он не хотел снова остаться один. Не хотел этих одиноких ночей. Он вскочил с кровати, быстро натянул халат и поймал Люпина в дверях.

- Люпин! Подожди!

Тот развернулся; глаза у него были холодные и темные, но он терпеливо ждал, пока Северус теребил воротник халата, затягивая его туже, а потом выдавливал из себя слова - потому что произнести их казалось не таким ужасным, как вынести мысль о пустой постели... - Извини... за то, что я разбил твой подарок.

Если Люпин считал, что с поведением Северуса стоило мириться, ему следовало ожидать подобного. Северус вздернул подбородок и встретил его взгляд.

- Пожалуйста, - добавил он. - Не уходи.

Ну что ж, он делал вещи и похуже. Умолять для него не было в новинку - если это необходимо, он справится. Лишь бы оборотень клюнул на это... В глазах Люпина было что-то - боль, да, и усталость тоже, морщины на лице казались заметнее, чем обычно - но уже в следующую секунду его взгляд смягчился. Сработало. Северус почувствовал, как по его телу пробежала слабая дрожь облегчения. Люпин вернулся обратно в спальню, и мгновенно успокоившийся Северус уселся на кровати, завернувшись в одеяло. Люпин смотрел на него со странно напряженным выражением, и Северус чувствовал, что нервничает под этим испытующим пристальным взглядом. Черт подери, ну почему оборотень не может просто спустить все на тормозах? И зачем ему надо было разбивать чертов чайник? Ведь с Люпином было так *удобно*. А что Северусу теперь придется сделать, чтобы вернуть все на место? Вернуться к ненависти по отношению к себе, к желанию все прекратить и к неспособности это сделать.

Он непроизвольно напрягся, когда Люпин сел на край постели. Казалось, что бледная рука оборотня светится на темной ткани покрывала. Конвульсивно сглатывая, чтобы избавиться от неприятного комка в горле, Северус не мог отвести взгляда. У Люпина такие красивые руки...

- Я не знаю, что мне хочется узнать больше, Северус, - начал Люпин, - почему ты так сильно меня ненавидишь, или почему ты спишь со мной, если так ненавидишь.

Он прикусил губу. Вопрос был неожиданным, как удар, но Северусу хватило сил не показать этого. Из предоставленного выбора вариантов Северус лихорадочно искал правильный, безопасный ответ - пока не нашел его.

- Я тебе тоже не особенно нравлюсь, верно?

Люпин слегка нахмурился, как будто хотел что-то сказать, но передумал.

- Я не отправляюсь каждый раз в постель, как будто кого-то этим наказываю, Северус. Знаешь, как это для меня сложно? Это не должно быть похоже на наказание - я имею в виду секс. Это должно быть... радостью.

И в этот момент Северус почувствовал, как его внезапно окатила свирепая волна гнева, лишив рассудка, сметая прочь все разумные мысли. У него перед глазами все затуманилось, как в душевой комнате, он едва различал в этом тумане Люпина, но эти спокойные, размеренные слова все еще звучали в голове. Это должно быть радостью. Гнев душил его, и он сломался, не в силах остановить себя. Слова вылетели - задыхающиеся и отчаянные.

- Ты... лицемер... как ты смеешь..., - Он понял, что говорит вслух, лишь услышав себя будто со стороны. - Ты говоришь мне, на что должен быть похож секс, гребанный лжец! Это было... это было радостью, то, что вы со мной сделали... ты и твои друзья... то, что вы сделали со мной в душевой...

Его голос сорвался. Он не мог дышать, он не знал, чего ему хочется больше - закричать, ударить Люпина - или покончить с собой, избавить себя от этих мучений, от этого жалкого существования. Люпин смотрел на него с болью, будто слова Северуса казались ему бессмысленными.

- В душевой?

Северусу показалось, что его окатили ледяной водой. Это даже хуже, чем он мог представить. Люпин ничего не помнит. Для Люпина это был всего лишь эпизод, просто еще одна из множества неприятных вещей, что они сделали "Нытику", - а он... что он за дурак... он проговорился, что это до сих пор имеет для него значение, что это продолжает его беспокоить, после более чем двадцати лет, что это до сих пор продолжает причинять боль. Северус был злопамятен. Он никогда не стыдился того, что так долго помнит о своих обидах. Но это... это было другое, этот стыд он пытался забыть, хотел, чтобы случившееся не имело для него значения, хотел вычеркнуть из памяти. Но теперь слишком поздно. Люпин все знает.

- Еще одна из твоих незабытых обид, Северус? Тогда говори яснее, потому что я тебя не понимаю.

О, нет. Это больше, чем он может вынести.

- Уходи, - сказал он. - Я не хочу тебя больше видеть.

- Нет уж, подожди! - теперь Люпин казался разозленным, линия его рта стала резче. Он попытался схватить Северуса за запястье, что заставило того отдернуть руку. - Если ты начал говорить, скажи все до конца. Я знаю, что ты бережно хранишь в памяти каждую обиду, которую мы якобы тебе причинили, но - что в точности ты на этот раз нам приписываешь?

Люпин умеет быть очень жестоким, подумал он. Иногда Северус забывал об этом. Ну что ж, почему нет - он скажет, это станет его наказанием за то, что он был таким идиотом.

- Шестой курс, - сказал он. - Рождество.

Люпин нахмурился.

- Да? И что тогда произошло?

И на долю секунды Северус почувствовал, что мир вокруг него рушится. Люпин не может так тупо отрицать все; это невероятно. Или, может быть, это на самом деле было настолько малозначительно? Горячие струи воды, соленая кровь во рту, пустая горячая полость вместо выбитого зуба и режущая, тошнотворная боль...

- Ради Мерлина, Северус, - рявкнул Люпин. - Что, так трудно сказать? Если ты обвиняешь меня в чем-то, по крайней мере, я должен знать, в чем именно.

Он не мог подобрать слов.

- Когда вы вломились в Слизеринское подземелье, получили откуда-то пароль... - ничего во взгляде Люпина не изменилось. Как он мог быть таким - таким спокойным, самоуверенным? Такой хороший актер? Северус оставил надежду, что ему не придется этого говорить, и закончил фразу. - Когда вы меня трахнули.

Люпин моргнул и его рот на мгновение округлился беззвучной буквой "о", словно он старательно повторял звуки иностранного языка. А затем его лицо словно вспыхнуло, и одновременно отразило испуг, недоумение, гнев.

- Ты говоришь... ты пытаешься сказать, что мы... мы взяли тебя силой?

- Да, мать твою, да! Взяли силой, изнасиловали, как бы ты ни назвал это.

Люпин потянул к нему руку, но он в бешенстве стряхнул ее.

- Но Северус, - сказал Люпин. - Мы никогда такого не делали.

Такого Северус не ждал. Он не удивился бы, услышав вежливые оправдания, вроде того, что он был трудным человеком, что он заслужил это, что Северус сам хотел этого, как тогда утверждали Поттер и Блэк. Но не такое беззастенчивое отрицание. Он не в силах был отвести от Люпина глаз, и хватило пары секунд, чтобы вызвать в себе достаточно злости и произнести единственно правильное:

- Уходи.

Люпин не двинулся с места.

- Я... ты... - начал Люпин, и остановился, несколько раз глубоко вздохнув. - Ты, должно быть, ошибаешься... возможно...

Какое-то мгновение Северус не знал, чего хочет больше - ударить оборотня или засмеяться ему в лицо. Внезапно он почувствовал, что слишком устал для того, чтобы спорить.

- Замечательно, Люпин. Значит, я ошибся. Уходи.

- Ты не можешь обвинять нас...

- Я никого не обвиняю.

Он и не обвинил - он не сказал никому ни слова за все эти годы. На следующий день он явился к Помфри, она восстановила его зуб и исправила нос, но когда спросила, в чем дело, все, что он ей ответил, было: упал с лестницы. Так обычно отвечала на вопросы редких в их доме гостей его мать о себе и о нем. Он не сказал ничего - как и утверждал тогда Поттер. Потому что знал, как отреагировал бы на все Дамблдор: нашел бы способ представить все произошедшим по его собственной вине. И он не мог этого выдержать. Просто хотел, чтобы все закончилось. Видеть гриффиндорцев каждый день в Большом Зале и на сдвоенных уроках - это само по себе было ужасно. Но мало-помалу новые проделки, кажется, заставили их обо всем забыть.

- Северус...

- Уходи.

Трудно представить, что всего полчаса назад он хотел, чтобы Люпин остался.

- Ты уверен... ты уверен, что мы в это замешаны?

- Странный вопрос, не находишь? - Он хмыкнул, и Люпин показался ему ранимым и обеспокоенным. - Кто может ответить лучше, чем ты?

- Мне так жаль, - сказал Люпин и встал.

Он прошел к двери, не оглядываясь - и Северус вдруг ощутил пустоту. Он желал, чтобы Люпин ушел, настаивал на этом - но сейчас, когда тот действительно уходил, ему хотелось остановить его. И это "Мне так жаль"... Он часто представлял, как все будет выглядеть, когда Люпин и остальные станут умолять его о прощении... А теперь это ничего не значило, он не был даже уверен, что знает, о чем конкретно сожалеет Люпин. Тот не чувствовал себя виноватым - и ничего нельзя было исправить, и он не нуждался в прощении Северуса - не просил об этом, не дал ему даже шанса простить. Он просто вышел, чуть ссутулившись, и больше, чем когда-либо в жизни, Северус сейчас хотел, чтобы ничего из этого не происходило, чтобы что-то можно было исправить. Он ненавидел Люпина. Он не мог жить без этой ненависти. Он не мог жить без него.

****

Но, конечно же, Северус жил. Он пережил даже мучительный Рождественский пир. Кажется, Альбус каждый год устраивал все более пышные празднования, не считаясь с тем, как мало студентов оставалось на каникулы, или, возможно, именно для того, чтобы эти немногие не чувствовали себя обделенными. У Альбуса для него был подарок - Самопишущее перо, которое можно использовать для заметок, не отвлекаясь от варки зелий. Северус был уверен, что директор что-то для него припас, поэтому подарок для Альбуса был и у него, большая коробка с шоколадными фигурками: пикси, зестрали, гиппогрифы и кнезли. Он знал, что Альбусу понравится.

Остальные подарки были от родителей студентов его факультета, и Северус даже не стал их все разворачивать. Он проводил дни в лаборатории, занимаясь проектами, которые ему пришлось забросить во время учебного года из-за нехватки времени, а вечера - отлавливая студентов, придерживавшихся ошибочного мнения, что на время каникул они могут пренебрегать школьными правилами. Терроризировать студентов - это же самая большая радость его жизни, в конце концов.

- Северус, не то, чтобы мне не было приятно, что ты рядом со мной, но я надеялся, что ты будешь отмечать это Рождество где-то в другом месте, - поддразнивая, сказал Альбус. - С кем-то другим.

В моменты вроде этого Северус удивлялся, почему ему показалось такой хорошей идеей провести остаток жизни в Хогвартсе, рядом с этим пронырливым, вечно сующим нос не в свое дело стариком. Но опять же, совсем не поздно уволиться; здесь его больше ничего не держит. Он сузил глаза и проглотил ответ. Неважно. Неважно, что ночами он страдает от одиночества, что мечтает о теплых руках, и нежных поцелуях, и неистовом сексе. Он горько себя ненавидел за то, что так сильно всего этого хочет - руки Люпина, рот Люпина на своем члене, хочет, чтобы Люпин вернулся в его жизнь. Даже ненависть не была чистой, как не было ничего чистого в его жизни; даже ненависть была отравлена похотью.

И Северус ненавидел себя за то, что был таким идиотом, за то, что все разрушил. Он не сумел вызвать у Люпина чувство вины, ему следовало знать, что так будет, оборотень всегда был таким. И ничего теперь нельзя исправить. Он починил одну чашку, ту, которая только треснула - и не мог заставить себя разбить ее снова. Поэтому она стояла теперь на полке за флакончиками с зельями - и иногда Северус замечал ее теплое свечение.

В последний день каникул в его дверь постучали. Северус открыл и увидел Люпина - в потрепанной мантии, стоящего на пороге в немного неловкой позе. Оборотень выглядел так, будто не слишком-то наслаждался временем, проведенным с Поттером и всей прочей компанией. Возможно, они основательно поиграли у него на нервах, без сочувствия подумал Северус.

- Можно войти? - спросил Люпин, и Северус отступил назад, с усилием оторвав взгляд от лица оборотня."У тебя такой удивленный взгляд", - вспомнил Северус. - "Но думаю, что сейчас мне это даже может понравиться".Люпин был бледным, под глазами залегли тени.

- Рановато для Wolfsbane, - сказал Северус. Люпин выглядел слегка ошеломленным, а затем покачал головой.

- Я знаю. Я хотел тебе кое-что сказать. То Рождество...

Нет, хотел возразить Северус, не начинай этого. Не лги мне снова, не говори мне, что я ошибся, и что все было совсем по-другому.

- После того, как ты пошел за мной в Визжащую хижину, знаешь, Помфри, Дамблдор и я... мы хотели найти что-нибудь... что-нибудь, что могло бы контролировать волка. Мы испытывали некоторые зелья, экспериментальные, тогда ведь не было Wolfsbane... Одно из них я принимал в то время, оно не подействовало. Но оно... Я помню, что чувствовал я себя тогда на самом деле странно... и почти больше ничего не помню. Ничего больше. Черный туман вместо нескольких дней жизни.

Северус утратил дар речи. Он не ждал подобного - и не представлял, как теперь реагировать. Он не знал, верить ли Люпину. Это может оказаться удобной ложью - велика важность, солгать еще раз. Но по какой-то причине он поверил; может быть, потому, что это было вопиюще грубо для лжи.

- Я знаю, это не извиняет моего поступка, если я действительно, как ты говоришь... - сказал Люпин. - Просто... просто я не помню.

Этого Северус уже не мог выдержать. Он рухнул в кресло, закрыл лицо руками и засмеялся. И это все? Все это время - вся эта ненависть к себе, унижение от неспособности прекратить спать с Люпином, когда они оба знали, что случилось - а Люпин даже не помнит? Он бы никогда не узнал, если бы Северус не сказал ему. Блэк, Поттер и Петтигрю мертвы - никто не узнал бы его тайны, если бы он сам не сказал. Мерлин, ну что за дурак... Если бы он знал, что Люпин не помнит, он бы никогда не рассказал об этом, подумал Северус тоскливо. Он бы похоронил это воспоминание так глубоко, что не наткнулся бы на него даже случайно. Тогда он мог бы свободно трахаться с Люпином, пока мозги не расплавятся. Дело же только в сексе, не так ли? Это все, чего он хотел.

- Северус, - позвал Люпин - но не прикоснулся к нему, и внезапно Северусу захотелось почувствовать его руку на своем плече, почувствовать, как Люпин успокаивающе гладит его по спине. Этого никогда не случится снова.

- Да? - Он поднял голову. - И какое объяснение у тебя есть для остальных? Они тоже тогда принимали какие-нибудь зелья?

Люпин вздрогнул, стало заметно, как он пытается взять себя в руки.

- Я не знаю. То время, о котором ты говоришь... я могу найти только одно объяснение... они недавно стали анимагами. Ты ведь знаешь, как это случается, иногда происходит разлад между человеческой натурой и...

К счастью, Люпин замолчал; наверное, он сам понял, как глупо это прозвучало. *Недавно*. Ну конечно - девять месяцев или год - это недавно, не так ли?

- Я должен кое о чем попросить тебя, Северус. - Он отвел полу мантии в сторону и Северус понял, почему его поза была такой неестественной. В руке он держал Омут Памяти.

- Это мне дал Альбус. Ты можешь ...

- Альбус? - он дернулся. - Ты ему рассказал?

- Нет. Конечно, нет. Если ты хочешь ему рассказать, это только твое право.

- Хорошо, - он усмехнулся, почувствовав облегчение. - Итак, тебе нужны доказательства? Доказательства того, что я сказал правду?

- Не совсем так, - устало ответил Люпин. - Просто... мне необходимо знать.

Что это меняет? Какой *больший* вред это нанесет? Ящик Пандоры открыт, Северус уже не может закрыть его снова.

- Ладно, Люпин, - сказал он. - Наслаждайся.

Кончиком палочки он вытянул длинный светящийся жгут воспоминания. Он сделал это без усилий, потому что часто извлекал его, когда преподавал Поттеру Occlumency. Счастье еще, что мальчишка не наткнулся именно на это - Снейп тогда убил бы его на месте. Люпин, не глядя на него, потянулся к Омуту памяти.

- Нет! - рявкнул Северус. - Ты посмотришь здесь. Я не уверен, что ты не... поделишься с кем-нибудь.

Он знал, что это нечестно - но почему он должен быть честным? Почему он должен щадить Люпина? Никто не пощадил его. Люпин ничего не ответил, сел в кресло и прикоснулся к завихрению белой светящейся субстанции кончиком палочки. И Северус понял, что не может на это смотреть, не в силах видеть, как жемчужные тени пробегают в зрачках Люпина. Он уже жалел, что заставил Люпина остаться.Северус почти выбежал из комнаты. Как долго все будет продолжаться? Северус не видел Люпина, но не мог заставить себя не слушать - из другой комнаты не раздавалось ни звука - казалось, что это никогда не закончится. Затем он услышал, что Люпин встал.

- Северус. - Он вернулся в комнату, ожесточив взгляд, стараясь смотреть сквозь Люпина, не видеть в его глазах того, что больше всего боялся в них найти. Люпин встал, руки стиснуты перед собой, взгляд опущен. - Спасибо, - сказал он.

- Удовлетворен?

Люпин вскинул руку - словно защищаясь от удара - и это движение было таким ранимым, так непохожим на обычные сдержанные жесты Люпина, что внутри Северуса что-то оборвалось.

- Пожалуйста, - сказал Люпин. - Не сейчас. Мне надо подумать, - он кивнул на Омут памяти и сделал движение, как будто хотел вынуть оттуда воспоминание. - Ты позволишь...

Северус чуть хмыкнул; он не *обязан* делать то, что от него хочет Люпин, верно?

- Я уберу это позже. Я сам верну Омут памяти Альбусу, - ему вдруг пришло в голову, что Люпин, возможно, боится, что он собирается рассказать об этом, так что добавил. - Не беспокойся. Я не намерен позволить ему это увидеть.

- Нет, - ответил Люпин, он выглядел совсем потерянно. - Мне надо... я должен...

А потом он махнул рукой и пошел к двери. Никчемная победа. Северус смотрел на крутящиеся в Омуте памяти нити и не мог понять, чего он ждал, почему он не отдал Омут Люпину. Просто ради шанса ранить его еще больнее? Он же хотел, чтобы это воспоминание как можно быстрее вернулось к нему, - в его голову, где оно безопасно скрыто... где оно сможет продолжать пожирать его. Северус сел в кресло, которое всего несколько минут назад занимал Люпин. Оно все еще хранило его тепло. Он потянул кончик палочки к Омуту памяти. Странно, сколько бы раз он ни помещал это воспоминание сюда, он никогда не пересматривал его - не мог себя заставить. И его никогда не переставало удивлять - как Омут памяти изменяет вещи - ты их видишь не со своей собственной точки зрения, а как на большой картине. Казалось, что это и не он вовсе. Просто какой-то жалкий тощий черноволосый мальчишка, истекающий кровью на полу под душем, красная кровь и зеленый шампунь растворяются в воде и утекают в водосток. Он увидел сквозь пар Люпина, который стоял, слегка покачиваясь, на его губах застыла странная, безумная улыбка. У него остекленевшие глаза, блуждающий по душевой комнате взгляд. Он пошатнулся и прислонился к стене, а потом медленно сполз на влажный пол.

- Лунатик! Эй, Лунатик! - Позвал Блэк. - Твоя очередь.

Люпин встал. В его глазах мерцало странное удивление, но он улыбнулся Блэку, глядя на того с абсолютным доверием. Он сделает все, что скажет Блэк, разве не так? Северус больше не мог на это смотреть. Внезапно его отчужденность исчезла, все это - реальность, и он так отчетливо помнит - тихий голос Люпина: "У него кровь идет", - и руку, ложащуюся на его поясницу - холодную руку - и помнит, как касались его эти же руки совсем недавно, и Поттер сказал: "Не будь рохлей..."

Нет. Северус вырвался из воспоминания, не в силах больше смотреть на это. Он хотел сбежать оттуда. Он хотел... он хотел освободиться от всего, от своей собственной памяти, которая разрушала его. Его палочка дернулась. И внезапно Северус оказался в другом воспоминании - не принадлежащем ему, хотя именно о нем. Северус стоит в зале дома на Гриммаулд, 12, штаб-квартире Ордена, у него спутанные и грязные, как всегда, волосы, руки в карманах мантии. Он выглядит, словно не спал несколько ночей, а не мылся еще дольше - диковато и немножечко безумно. Но он улыбается; не обычной своей ухмылкой - а счастливой, победной улыбкой. Северус вспомнил - он как раз закончил работу над антидотом к яду, которым Пожиратели Смерти собирались отравить магглорожденных студентов. Альбус бубнит ему что-то одобрительное. А еще там есть Люпин, он стоит в темном углу комнаты, очень бледный, и под глазами синяки, прошло всего три месяца после смерти Блэка. И когда он смотрит на Северуса, во взгляде появляется такое удивленное, озадаченное выражение, словно оборотень видит его впервые в жизни.

Северус не знал, что такого особенного в этом воспоминании, - но что-то екнуло у него в груди, и он внезапно почувствовал сожаление, что не заметил этого взгляда у Люпина еще тогда, раньше. Это ничего не изменило бы, конечно, но все-таки, все-таки... Следующее воспоминание прервало его мысли - снова о нем. Северус сидит на трибуне во время игры в Квиддич, и ужасно самодовольно смотрит на счет Слизерина - а Люпин глядит на него, на губах блуждает едва уловимая улыбка, и это не плохая улыбка, не злобная. А вот воспоминание о них в постели. Люпин раскраснелся, он издает мягкие, протяжные стоны, когда Северус двигается в нем - и хотя он никогда не переставал смотреть Люпину в лицо, только сейчас он в первый раз заметил проблески страдания во взгляде Люпина.

- Почему ты никогда не закрываешь глаза? - спрашивает Люпин. А в следующем воспоминании Люпин смотрит на него: Северус свернулся на кровати, усталый и удовлетворенный после одной из их ночей - и в глазах Люпина что-то такое нежное... Северус выдернул палочку из Омута памяти и застыл неподвижно в кресле, притихший и истощенный. Воспоминания Люпина; вот почему он не хотел, чтобы Омут памяти остался у Северуса. Он не чувствовал стыда за то, что подсмотрел их.

Он чувствовал нечто другое. Каждый раз, когда Северус думал о том, чтобы простить Люпина - просто вычеркнуть то, что случилось, из памяти, никогда не напоминать им обоим об этом - его останавливало не то, что он не мог или не хотел прощать. Он очень хотел, страстно. Но он думал, что вдруг он простит, а это ничего не будет значить, его прощение ничего не будет стоить - как он сам ничего не значит для Люпина. Может быть... может быть он все-таки что-то значил, подумал он.

*******

Северус постучал в дверь Люпина; она открылась почти сразу же. Оборотень был одет в свою старую домашнюю мантию, такую застиранную, что первоначальный цвет определить было невозможно. Его усталые глаза остановились на Северусе, когда тот протянул ему Омут памяти.

- Вот. Можешь вернуть Омут Альбусу.

- Спасибо, - сказал Люпин. Северус продолжал стоять, его язык точно приклеился к небу. - Пожалуйста, заходи.

Северус вошел. Он подумал, что никогда раньше не был в комнатах Люпина, всегда предпочитая свою собственную территорию. В этих комнатах было что-то от Люпина - что-то похожее на него - немного потрепанное, немного хрупкое...

- Не знаю, что и сказать, - произнес Люпин.

Я тоже не знаю, подумал Северус.

- И я не знаю, что делать. Ты хочешь, чтобы я..., - он замолчал. - Ты хочешь, чтобы я уволился?

Альбус будет в экстазе, подумал Северус сухо, а вслух пробормотал.

- Сейчас середина учебного года.

- Да, - отозвался Люпин. Его щеки слегка порозовели. - Но я не хочу... Я не хочу делать все еще труднее для тебя, - закончил он фразу быстро и немного неуклюже. И, прежде чем у Северуса появилась возможность что-нибудь сказать, он продолжил, неловко стискивая руки, - Я не хочу причинять тебе боль. Я бы хотел, чтобы я никогда не причинял тебе боли. Я не знаю, как это случилось. Тогда... Я не знал, что это будет так много для меня значить... что ты будешь так много для меня значить. Я думаю, что мог ранить тебя тогда. Мы все могли. Но они мертвы, а я... сейчас все по-другому. Я не хочу, чтобы тебе было еще больнее.

И этих слов было так много, торопливых, опережающих друг друга - единственный раз, когда Люпин не был спокойным и сдержанным - и Северус подумал, что, возможно, это и есть для него самое важное - увидеть Люпина таким. Эти слова - вероятно в них ничего особенного и не было - но ему внезапно показалось, что именно их он так давно хотел услышать.

- Должно быть, это было кошмаром для тебя, - добавил Люпин. Северус покачал головой, в упрямом отрицании, но Люпин не смотрел на него. - Ты, должно быть, так сильно ненавидишь меня.

Это правда, он ненавидит Люпина, хотя и не так сильно, как самого себя. Но сейчас от одной мысли о том, что он может потерять его, в Северусе все переворачивалось.

- Ты хочешь уйти? - спросил он. Что-то похожее на тень удивления мелькнуло в глазах Люпина, когда он поднял голову, на мгновение встретившись с Северусом взглядом. Он сказал:

- Хогвартс - это мой дом, единственный, который у меня есть. Конечно, я хочу остаться здесь. Я хочу... остаться с тобой. Но ты...

- Тогда не уезжай, - сказал Северус. Люпин все еще выглядел так, будто не совсем верит своим ушам - или не знает, что с услышанным делать.

- Почему? - спросил он.

Потому что я больше не хочу снова быть один. Потому что я больше не хочу наказывать и тебя, и себя. Потому что я хочу попытаться увидеть, как все может быть без этого. Я хочу попытаться оставить все позади.

- Пожалуйста, - сказал он.

Пожалуйста, не заставляй меня объяснять. Пожалуйста, просто останься. Люпин молчал, и Северус подумал, что все кончено, Люпин все равно не сможет с ним остаться.

- Северус, - голос Люпина был мягким, едва слышимым. - Можно, я обниму тебя?

Да, кивнул он. Да. И руки Люпина обвились вокруг него, и это было все, о чем он мечтал. Это казалось таким правильным. Он чувствовал себя в безопасности. Легкие пальцы гладили его спину, плечи, между лопаток, и он хотел, чтобы это никогда не прекращалось, и Люпин прижал его еще ближе. А затем рот Люпина накрыл его, и теплые губы прикоснулись к его губам. Северус понял, что это именно то, чего он хочет.

The end.