Автор: LemonTree

Рейтинг: R

Pairing:Гарри Поттер/Дадли Дарсль

Жанр: drama/romance

Summary: попытка сыграть в игру "напишите пэйринг про Дадли/Гарри, и чтобы никого не стошнило при прочтении".

Disclaimer: Все права на персонажей, сюжеты и прочее остальное - у Дж.К.Роулинг. Не претендую, не извлекаю выгоды.

Комментарии: *Клинч = термин из бокса, сцепление, "объятие" боксеров. Во время клинча можно получить удар ниже пояса или есть риск, оттолкнув противника, пропустить удар, но чаще всего его используют для передышки, отдыха на ринге. Разумеется, некоторый ООС. Все, кто предан канону, могут прочесть о Дадли Дарсле у Дж.К.Роулинг.

Посвящается М. с благодарностью за консультации и терпение.

Прямо из-за угла на него вываливается вампир. Отлично, детка, получай!!! Кровь брызжет тускло- алым фонтаном, разливается по стенам, по полу подземелья. Через несколько секунд от трупа остается лишь легкая серебристая дымка, ну, сколько там… всего-то 20 очков? за эту мразь? М-да…Он осторожно движется дальше. Здесь полно этих тварей, самое противное то, что подстерегают за углами, и фонарика у него еще нет. Серый коридор, неверный свет факелов на стенах. О, мать твою, нет…только не это. Целая свора. Серебряные пули почти закончились. Ему не выжить. Последняя пуля вылетает из ружья, а сам он, искусанный бандой вампиров, падает, истекая кровью.

Он выходит из игры, все еще возбужденный, он опять просидел, наверное, полночи, и вот-вот явится мать или - того хуже - отец, и скажет…

-Дидди, детка, не сиди всю ночь с приставкой. Пора спаааать, - голос матери, прямо под дверью. - Ты не высыпаешься, милый. Похудел, побледнел, - она просовывает в комнату голову, которая кажется нереальной из-за огромных круглых бигуди, торчащих во все стороны под розовой сеточкой.Он что-то бурчит под нос, отключает PlayStation, поднимается с пола.

Странно, как люди меняются всего за один год. Прошлым летом Гарри вытянулся, словно репей под солнцем, а сам Дадли превратился из вечного борова в борова-с-мускулами. Этой весной он скинул почти треть своего прежнего веса, и, хотя тренер заставлял его есть за троих, обратно что-то не набирает. Мускулы остались, но, как уверяли тренеры, одними мускулами не обойтись, и он чувствовал, что его карьера в тяжелом весе закончится, так и не начавшись. Мать, напуганная внезапными переменами, восприняла преображение Дадли как семейную трагедию. Он провел немало времени в кабинетах врачей, которые пытались выявить все, что угодно, все, что приходило им и матери в голову: от рака до СПИДа. Потом, когда, казалось, истерия вокруг его веса утихла, в дело вступил отец. Он, в отличие от матери, которая просто медленно сходила с ума на почве здоровья Дадли, воспринимал похудение сына как личное оскорбление. Еще бы. Сам он оставался все тем же, если не толще, "мужчиной слегка в теле". Еще один "заморыш" в доме - как бы вам это понравилось, а? Он смотрел на худеющего сына с такой свирепостью, что Дадли становилось не по себе. Ревниво следил, чтобы мальчик съедал свои огромные порции, лично накладывал ему добавки - все, чтобы вернуть прежние счастливые времена, когда сын был его копией.

Но те времена не возвращались. Теперь, стоя посреди своей комнаты, в штанах, которые подхвачены ремнем, чтобы не спадать, и все равно велики ему на два размера, он смотрит на мать, и видит в её выпуклых круглых глазах нерациональный, глупый, вечный вопрос. Что с тобой, сынок? Вопрос, который он слышал десятки тысяч раз на протяжении своей короткой и простой жизни. Ничего с ним такого не было. Все, что происходило, могло бы быть гораздо проще, если бы родители не вбивали ему в голову тысячи дурацкий идей, заскорузлых мыслей, заплесневелых представлений о том, что есть "хорошо" и что есть "плохо". Он, признаться, не так давно начал понимать, что все эти идеи носят весьма идиотский оттенок. О нет, он привык доверять им - матери и отцу, двум существам, выстроившим вокруг него целый мир, оберегавшим его от всего и вся, пока он спокойно набивал желудок вкусностями и творил мелкие пакости. Вот еще одна вещь, которая в последнее время утратила для него свою притягательность.

Драки. Мелкие и крупные стычки. "Воспитание" малышей и задирание старших. Он свято верил в то, что если ты не бьешь, то даешь себя бить. Однако эта уверенность, придававшая ему силы, тоже ушла… Он проходит мимо матери, проскальзывает в ванную комнату с непривычной ему самому легкостью. Надо же, а. Закрывает дверь перед самым её лицом, перекошенным не то от возмущения, не то от страха. Они боятся его. Таким, в какого он превращается. Он присаживается на край ванны, включает горячую воду и сидит некоторое время, тупо изучая свои руки. У него широкая кость, в отца, это правда. Теперь, когда они не покрыты слоями подкожного жира, они кажутся уродливыми и костлявыми: огромные ладони-лопаты, с широкими, темными от загара, пальцами. Некоторые пальцы искривлены, он ломал их на тренировках, не раз выбивал суставы, особенно когда начал терять вес - он так боялся, что однажды его выкинут из команды, из зала, так боялся стать "заморышем", "задохликом". Тренировался с утроенной яростью, ломая себе пальцы, нос, задыхаясь от собственной крови, молотил спарринг-партнеров, и уже никто не хотел становиться с ним в пару, его считали "сдвинутым", "пробитым" -пацаном, у которого от многочисленных ударов повредились мозги … Да он и сам, пожалуй, мог бы в это поверить.

Он стягивает футболку через голову, бросает на пол. Следом стягивает джинсы, вышагивает из них, его взгляд упирается в зеркало над раковиной. В нем отражается лицо незнакомого паренька. Глаза, внимательные, настороженные, серо-голубые, кто бы мог подумать, что у него такой …бабский цвет глаз? Ежик коротких русых волос надо лбом, бровь, разделенная широкой полосой шрама, резкая линия скул, щеки, когда-то вечно-пухлые, румяные, теперь кажутся чуть ли не впалыми, кожа бледная, даже под первым летним загаром. Лицо некрасивое, словно все слепленное из углов и неправильных линий, да еще и переломанный нос, губы слегка распухшие, рассеченные в нескольких местах - болят с последней тренировки…ну и урод. Он ухмыляется сам себе одной из своих коронных - весьма неприятных - ухмылок. Он ненавидит себя. Если бы у него были его килограммы, горы мускулов, он был бы по- прежнему сильным, его бы боялись и ненавидели, но и уважали. Он жил бы прежней жизнью, без ощущения потери самого себя. В кого он превращается? Блядь, да что с ним такое? Он медленно, будто в трансе, протягивает ладонь к своему отражению…Растопыренные пальцы упираются в лицо, словно стремясь смять его, отшвырнуть с поверхности зеркала. Он сжимает руку в кулак и заносит над своим лицом. Твою мать…Он проиграл в видеоигре, проиграл в боксе, он проиграл вообще-абсолютно-во-всем. Он никто. Он -Дадли Дарсль- превратился в ничтожество, подобное его двоюродному брату…

Он заходит под душ, включает полный напор горячей воды, затем резко переключает на холодную. Ой бляяяядь. Завтра же Поттер. Приедет. Вот ведь блядь, а. Вода хлещет его по плечам, по спине, он стоит, словно истукан. Вот такое херовое нынче лето. Спустя четверть часа, угрюмый, со встрепанными мокрыми волосами, он проскальзывает в свою постель и гасит лампу на прикроватном столике. Он терпеть не может Гарри Поттера. Не-не-не, не то слово. Он ненавидит его. С прошлого лета. Да… вообще, по жизни. Он сделал вид, будто толком не помнит, что тогда произошло. Да, конечно. Есть только одно маленькое "но". Он на всю жизнь запомнит…Может, после того он и начал худеть? Терять свою силу. Терять себя. Что они с ним сделали? Вытаскивали из него что-то… что-то очень похожее на … Жизнь. Он проваливается в глубокий, без сновидений, сон. Женщина в розовой сеточке на голове осторожно приоткрывает дверь, прислушиваясь к ровному дыханию мальчика. Она смотрит на крупную ладонь, свесившуюся с края постели, слышит, как Дадли вздыхает во сне. Петуния возвращается в спальню и еще долго ворочается на своей половине постели под неистовый храп мужа.

2.

Они сидят в машине, наполненной отвратительным запахом нового освежителя воздуха, в гнетущем молчании. Отец ведет машину, мать застыла на переднем сидении, будто аршин проглотила. Гарри и Дадли смотрят в разные стороны, делая вид, что не замечают друг друга. Все-таки его кузен изредка бросает короткие взгляды на Дадли. Чего в них больше? Недоумения, удивления, неуверенности? Дадли усиленно делает вид, что ему все равно. Отец тормозит около магазина игровых приставок.

-Зайдем присмотрим тебе что-нибудь, а, сынок?- бодро вопрошает он. -Сходите, сходите с Дидди, - почти заискивающе вторит ему мать, и Дадли взрывается. -Не зови меня Дидди, будь добра!- орет он, и через секунду ловит на себе изумленный взгляд Поттера. Оба родителя некоторое время приходят в себя, и Дадли не без злорадства отмечает, что затылок отца, покрытый редеющими светлыми волосами, начинает наливаться багровым.

-Даддерс, - начинает отец, будто даже нехотя: никто не хочет ссор при Гарри, - Даддерс…

-У меня есть имя. Моё имя, - чеканит Дадли, и вновь перехватывает взгляд темно-зеленых глаз. Шея у отца раздувается, он пыхтит так, что заглушает шум двигателя, но, наконец, раздумав, или совладав с собой, трогает машину с места. Мать украдкой оборачивается, чтобы бросить на Дадли пронзительно-умоляющий взгляд, он демонстративно отворачивается, глядя на то, как за окном машины проносятся поля и живые изгороди. Он чувствовал этот отвратительный привкус во рту весь день. Вкус ненависти и боли.

Дадли поспешил в свою комнату, едва они пересекли порог, и просидел там весь день, не выходя, словно они с кузеном поменялись местами. Раньше Гарри получал свои порции заточения, теперь все было наоборот. Он играл на приставке, но ничего не получалось. Пытался слушать музыку, но от звуков только сильнее болела голова. В конце концов он просто улегся на свою кровать, прикрыл глаза ладонями и попытался расслабиться. И, разумеется, в этот исторический момент мать позвала его ужинать. Ужин - это было святое, ну разумеется. Отец бы начал кормить его внутривенно, если бы Дадли хоть раз попытался пропустить ужин. Он сидел за столом и честно старался впихнуть в себя третью порцию сосисок и пюре, под тем самым замечательным взглядом отца, под которым проще сдохнуть, чем перестать есть. Гарри вяло ковырялся в своей тарелке, не поднимая головы. Он выглядел каким-то… измученным, словно на пределе всех своих сил. Несмотря на групповое заступничество на вокзале, несмотря на всё более усилившееся ощущение того, что он повзрослел - его братец выглядел так, будто только вчера выбрался из-под парового катка, и еще не понял, собственно, где он, и что с ним. Мать кидала на него неодобрительные взгляды, будто от её неодобрения что-то могло измениться.

Дадли поднялся и побрел к холодильнику. Когда он прошел мимо Гарри, едва не задев его, двоюродный брат поднял голову и посмотрел на него. Дадли ответил взглядом, в который вложил всю свою неприязнь, но, может, из-за боли в голове, получилось плохо. Зеленые глаза за стеклами круглых очков блеснули своим прежним блеском - ага, сукин сын Дидди!…А потом погасли. Словно из его брата тоже вытащили…жизнь. Он открыл холодильник и потянулся за кувшином с лимонадом. Достал его и внезапно почувствовал, как холодное влажное стекло выскальзывает из ослабевших пальцев. И еще эти выбитые костяшки, бляяя…Его потянуло куда-то вбок и вниз, в темно-серую, пустую воронку. Дадли пошатнулся, не понимая, что с ним такое, а кувшин тем временем плыл из ладоней. Хей-хоп…Чьи-то сильные руки перехватили кувшин почти на полпути к полу. Не последовало ни звука бьющегося стекла, ни разлетающихся по всей кухне брызг. Дадли стоял, прислонившись к холодильнику, перед глазами все по-прежнему плыло и плавилось, но, сквозь налипший на веки туман, он увидел, что Гарри держит кувшин, увидел, как напряглись мускулы на тонкой длинной руке. Он моргнул, пытаясь отогнать этот гребаный туман. Вся сцена прошла в молчании, и, кажется, за эти несколько секунд никто из родителей даже не успел заметить, что Гарри только что спас кое-что из посуды тетушки Петунии. Несмотря на слабость и гул в голове, Дадли все-таки попытался придать своему лицу суровое выражение. Меньше всего на свете он хотел, чтобы кто-то - мать или того хуже - отец - сейчас обнаружил, что…Он просто пытался стоять, опершись на холодильник, делая вид, что слегка задумался. Губы Гарри дернулись в нервной усмешке, он быстрым, незаметным жестом поставил кувшин на стол и отвернулся к своей тарелке. Мать оторвалась от экрана телевизора, хмыкнула:

-Если они опять разведутся, я ничуть не буду удивлена, - Петуния перевела взгляд на своего "Дидди". Он скользнул на свое место, предпринял еще одну попытку запихнуть в себя ломтик сосиски. Руки слегка тряслись. Вилку, из-за боли в суставе, он сжимал неловко, со стороны могло показаться, что он умственно отсталый или паралитик. Он почувствовал, что кузен с каким-то странным интересом наблюдает за его безуспешной борьбой с картофельным пюре.

-Даддерс, а не отправиться ли нам на выходные к морю? - вдруг подал голос отец.

-Что? - рассеянно переспросил он.

-Петуния, ты что думаешь? - с наигранной бодростью бросил Вернон жене. Мать закивала, потом приобняла сына за плечи:

-Ну конечно. Разумеется, и тебе нужно подышать морским воздухом, масенький мой…

Вернон вдруг вспомнил, что за столом еще сидит племянник. Он развернулся к нему всем корпусом:

-Ты что до сих пор здесь болтаешься?

-Я не доел, - заявил Гарри.

-Так доедай скорее, никто не будет тебя ждать всю ночь. Гарри через стол посмотрел на брата. Снова эта странная вспышка в глазах. Впрочем, Дадли уже было все равно. С трудом выбравшись из-за стола, он поспешил убраться прочь. Заперся в ванной комнате на втором этаже, и его вырвало. Не вытирая подбородка, он поднял слезящиеся глаза к зеркалу над раковиной. Милостивый боже, да что с ним такое?

"Иди ко мне, мальчик, - услышал он голос у себя в голове, холодный, тихий, полный скрытого соблазна и скрытой же угрозы, - Иди, я поцелую тебя…Может, тебе даже понравится?"

3.

После завтрака отец отправляется в свою контору. Мать снует по дому с видом крайней озабоченности. Она входит в кухню, где Дадли уныло ковыряет свои хлопья, лицо у неё злое.

-Где этот мальчишка?

-Я не знаю, - говорит Дадли, разглядывая разводы молока на дне стакана. Гарри к завтраку не спустился, и ему все равно, в чем там причины.

-Дидди, будь так добр, унеси это ему.

Она кладет на стул стопку старых футболок, его и отца. Очередной презент от семейства Дарсль. Он берет футболки и идет наверх. От одежды пахнет кондиционером для белья. Почему они всегда отдают его брату ношеные вещи? Он впервые задумывается об этом. Это было частью их нормальной жизни, как и то, что Дадли всегда был любимцем, а Гарри - "заморышем". Дверь в комнату брата запирается только снаружи. Дадли тянет ручку и входит. Яркий утренний свет льется через окно без штор, сова в клетке поворачивается к нему, глядит своими круглыми желтыми глазами, словно негодуя на непрошенное вторжение. Хозяин совы сидит на кровати, подтянув колени к груди, глядя куда-то вдаль. Гарри даже не реагирует на Дадли, стоящего посреди его комнаты. Он отвык от своего брата за этот год. Отвык настолько, что теперь внешность мальчика кажется ему почти незнакомой. Его брат вытянулся и окреп, превращаясь из нескладного подростка в стройного, гибкого молодого человека. Тонкие руки, длинные ноги, копна непослушных черных волос. Он изучает Гарри, пока тот не поворачивает лицо. Губы сложены в горькую складку.

-Чего тебе надо? - бросает Гарри, и грубость его тона выводит Дадли из оцепенения. Он швыряет футболки на кровать, две или три падают мимо.

-Твои шмотки, - говорит он с презрением.

-Не надо мне…

-А мне похрен. Это мать отдала.

Гарри смотрит на него с плохо сдерживаемой злобой. Дадли обычно туго соображает, но сейчас понимает, что следовало бы уйти.

-Хороший мальчик Дидди, - говорит Гарри сюсюкающим тоном. - Молодец, теперь можешь бежать к мамочке

-Да пошел ты, - огрызается он и отступает к двери. Ему не хочется стычки с братом, и не только потому, что у Гарри есть… эта штуковина. Эта чертова блядская гребаная палочка.

-Что, Дидди, все еще боишься?

Дадли застывает в дверном проеме. Он чувствует, как немеют его скулы от бессильной ярости.

-Заткнись, - говорит он. Гарри смотрит на него своими кошачьими глазами. Яркие губы приоткрываются, несомненно, чтобы сказать еще что-то, но продолжения нет. Его брат закрывает рот, словно раздумав.

После обеда мать отправилась за покупками, все еще не в духе. Дадли выбрался на заднее крыльцо, проклиная всех и вся, себя, день, который становился жарким и липким, будто карамель, Гарри, заставившего его вновь чувствовать ярость и страх. Он достал сигареты из заднего кармана, чиркнул спичкой…

-Курить вредно, Дидди, детка, - раздался голос за его спиной. Он оглянулся. Гарри стоял посреди кухни, глядя на Дадли через раскрытую дверь.

-Тебя забыли спросить, - он затянулся с наслаждением, прислонился к дверному косяку. Конечно, узнай кто-нибудь - мать, отец или тренер - что Дадли курит, он бы получил порцию нравоучений и наставлений размером с Галактику. Гарри нахально ухмыльнулся.

-Что-то ты исхудал, Большой Дэ. Или ты уже не Большой Дэ? Нашлись и побольше?

-Тебе что, базарить не с кем? Отъебись от меня. Поговори со своим полярным страшилищем.

Он выпустил дым через ноздри. Почему, ну почему именно в тот момент, когда он собирался насладиться сигаретой, приперся его брат? Гарри стоял и глядел на него, сощурившись. Он словно прикидывал что-то, а потом вдруг решительно мотнул головой, развернулся и вышел.

За ужином отец радостно объявил, что на уикэнд они отправятся в Брайтон.

-Дидди, детка, разве это не замечательно? - мать, кажется, снова пришла в радостное расположение духа. Он автоматически покивал, затем, чувствуя кожей пристальный взгляд отцовых глазок, торопливо опустошил тарелку с жарким.

-Даддерс, да что с тобой сегодня такое?

-А что?

-Ты даже к друзьям не выходил.

"Моника уверяет врачей, будто не помнит, что с ней произошло" - в образовавшейся паузе доверительно сообщил телевизор.

-Ты не заболел? - вступила Петуния.

-Нет.

"Ей понадобится помощь и поддержка всей семьи" - снова влез в разговор телевизор. Заиграла приторно-нежная музыка.

-Ты какой-то не такой, Даддерс, - подозрительно начал отец.

-От твоей майки пахнет, - Петуния вдруг принюхалась, брезгливо сморщила лицо, - Табаком…Дидди! Скажи-ка своей мамочке…

"…И еще больше свежих фруктов!". Дадли тихонько вздохнул, чувствуя, что начинается большая разборка…И в этот момент что-то грохнуло. Все подскочили. Гарри, о котором они позабыли, стоял у мойки и с виноватым видом осматривал кувшин, лежащий у его ног причудливым узором из осколков. Его голубые джинсы были залиты темно-красным до самых колен: малиновый лимонад. Дадли быстро перевел взгляд на отца. Его лицо наливалось до странности похожим малиновым оттенком, и, несмотря на серьезность ситуации, он едва не хихикнул. Мать подскочила к Гарри, бледная от злости.

-Что ты наделал! Не можешь даже посуду помыть нормально! Повсюду теперь осколки!

Она повернулась к Дадли. -Дидди, не ходи здесь, детка, можно пораниться…

Гарри наклонился, и, обмотав руку полотенцем, начал собирать осколки. Дадли смотрел как завороженный."Мы не хотим, чтобы вы чувствовали себя одиноко" - вдруг задушевно проговорил телеэкран.

4.

Субботнее утро. Он стоит на заднем дворе, там, где отец подвесил кожаный мешок для боксирования. С утра в семействе Дарслей разразился грандиозный скандал. Дидди, он же Даддерс, отказался ехать в Брайтон. За увещеваниями и уговорами последовали крики - в исполнении отца. "Мало того, что ты превратился в какого-то… цыпленка, задохлика, мало того, что ты ведешь себя с нами хуже чем…" - взгляд отца остановился на Гарри, меланхолично жующем свой тост за дальним углом стола, - "Чем он!" Да уж, суровое обвинение. "Так ты еще и неблагодарный, гнусный…" Мать заохала, её выпуклые глаза налились слезами, и Дадли почувствовал что-то вроде… вины. Но он был слишком зол, его переклинило, как, бывало, клинило на последних боях.

-Вы меня достали! Достали! Я никуда не поеду! Идите к черту! - заорал он прямо в лицо отцу и едва не схлопотал увесистую пощечину. Петуния на всякий случай повисла на руке у мужа. Отец дернулся, будто собирался освободиться от неё и как следует врезать своему зарвавшемуся Даддерсу, но потом вдруг развернулся.

-Идем, Петуния.

-Но что…

-Мы собирались в Брайтон, и мы поедем. С ним или без него, это уж все равно. Пусть остается, если у него совсем нет совести!

Они покинули дом, а Дадли тупо глазел, как Гарри преспокойно дожевывает третий тост. Братья разошлись по своим комнатам, не сказав друг другу ни слова. Дадли врубил на всю катушку "Prodigy", и, под зловеще-энергичную музыку принялся стрелять вампиров. Через час неудачной борьбы с нечистью он сдался. Послонялся по комнате, выкурил сигарету, раскрыл окно, чтобы выветрился дым. А затем подошел к шкафу и достал бинты и перчатки. Он стоит напротив "груши", медленно наматывая на руку бинт. Солнце катится к зениту, но во дворе еще относительно прохладно. Левая ладонь, затем - правая. Правую надо беречь, и он затягивает бинт сильнее. Он наносит первые удары по воздуху, стараясь двигаться в ровном ритме, не сбивать дыхание. Делает "крест", потом "солнышко" - все так привычно и знакомо, и снова в крови появляется это щекочущее ощущение: бей, бей, бей, Дадли. Он делает несколько ложных выпадов, потом наносит воображаемому противнику короткие удары снизу. Он заворожен, совершенно забыл о том, что он один. Перед глазами встает чье-то полузнакомое лицо, огромные растерянные глаза, он заходит справа, и затем резко бьет в подбородок…Кулаки со свистом рассекают воздух. Он делает первый настоящий удар: слабая боль в костяшках правой руки говорит о том, что надо бы подождать…Плевать. Дадли Дарсль вновь на ринге. Он ударяет грушу еще и еще, морщится, но не прекращает своего воображаемого боя. Боль из кисти перемещается в локоть, в плечо, в лопатку…Его суставы вот-вот разорвутся, он должен остановиться, но…Бей, бей, Дадли. Бей, иначе битым будешь ты…

-Эй! - говорит голос у него за спиной. Дадли резко поворачивается. Он выглядит сейчас, должно быть, как зверь. Футболка взмокла от пота, пот заливает лицо и шею, дышит тяжело, руки - в грязных бинтах… Гарри смотрит на него, широко распахнув глазища. Ну что за взгляд. Дадли молча приподнимает бровь: Что тебе надо? Уходи.

-Ты не видел здесь…- Гарри оглядывается, обшаривает взглядом двор, - Кота?

Дадли собирается уже сказать что-нибудь язвительное, как вдруг цепенеет. В руках у брата палочка. Кончик её нацелен чуть ниже колена Дадли, и он чувствует острый, перехватывающий дыхание, страх.

-Какого еще кота? - выдавливает он из себя, и в этот момент Гарри замечает, что Дадли напуган. Он вертит в руках палочку, лицо приобретает тревожно-довольное выражение.

-Не бойся, - говорит Гарри.

-Кто здесь боится?

-Ты. Я же вижу.

Дадли отворачивается, становится в стойку, заносит руки для удара. Однако спиной чувствует, что Гарри не ушел. Ну и дурак же ты, Даддерс, повернулся спиной к этому… а у него…

-А звук? Ты не слышал никаких странных звуков?

-Разве что твой педерастический голос, - бурчит Дадли, не оборачиваясь.

-Эй, полегче.

-Вали отсюда. Псих, - добавляет он неуверенно. Неуверенно - потому что теперь не знает, не псих ли он сам.

-Сам ты, - говорит Гарри, довольно, впрочем, миролюбиво. Дадли ударяет по груше, потом на всякий случай оборачивается: палочку брат убрал за пояс джинсов. Не может не радовать. Гарри стоит и изучает его, словно животное в зоопарке.

-Ты что, тренируешься?

-А что, не видно?

-А почему… не в перчатках? - Гарри указывает на перчатки, небрежно брошенные в коротко подстриженную траву.

-По кочану, - заявляет Дадли, из чистой вредности.

-Очень остроумно. Ты все еще чемпион юго-востока Англии?

Дадли кривится. Проводит ладонью по лбу, смахивая пот.

-Нет, - говорит он. - Я сейчас не на ринге.

-Почему?

-Не твое собачье дело, вот почему.

Гарри усмехается.

-У тебя проблемы с весом. Угу?

-Нет у меня никаких проблем.

-Угу, я так и понял. Из-за этого ты ругаешься с предками, и выглядишь, словно больное привидение.

Больное привидение, ну надо же! Привидения не болеют, думает Дадли.

-Не хуже, чем ты, - парирует он. - Что у тебя-то стряслось? Очередной бойфренд погиб?

Лицо Гарри меняется: глаза становятся холодными, словно зимнее небо, кровь сходит со щек.

-Не твое дело.

-Не мое? А мой вес - это твое дело?

-Да пошел ты со своим весом. Жирный придурок.

-Отъебись, ты, гомик.

Они замолкают, вдруг понимая, что подобный обмен любезностями пора переводить во что-то более значительное. Драться, однако, не хочется ни Дадли, ни Гарри. Жара разливается по двору, плавит кожу, плавит мысли, желания. Дадли закуривает, сидя на крыльце. Пальцы правой руки дрожат и почти не гнутся, прежде чем закурить, он несколько раз роняет сигарету на колени, наконец, неловко зажав между указательным и средним пальцем, вставляет в рот.

-Что с твоей рукой? - спрашивает Гарри, спускаясь с крыльца. Дадли молча шевелит пальцами, морщится от выстрелов боли.

-Выбил суставы.

-Это от бокса?

-От чего же еще, - лениво говорит он, затягивается, выпускает дым в полуденное небо. Гарри стоит напротив него, разглядывает сквозь свои очки.

-Что это был за кот? - спрашивает Дадли.

-Просто… мне показалось.

-Глюки ловишь?

-Типа того.

-Ты просто псих, Поттер, - говорит Дадли беззлобно. И брат тем же тоном отвечает ему:

-Да, я в курсе. Ты тоже больной.

За целый день они больше не обмениваются ни словом. Тишина, установившаяся в доме, жаркая, просвеченная длинными косыми лучами - спокойна и уютна, и Дадли, впервые за последние месяцы, чувствует себя хорошо. Вечером он проходит в пустую кухню, наливает себе стакан молока. Из комнаты Гарри не доносится ни звука. Телевизор молчит. Как давно он не смотрел телевизор? Очень давно. Дадли кажется, что по дому, неслышно ступая, проходит июльский вечер. Где-то скрипит половица. Шмель с настырным жужжанием бьется в раму окна.

5.

Он бредет по улице, зажимая руками живот. Боль такая сильная, что грозит вырваться из-под кожи, разлиться, затопить Прайвет-Драйв. Они били его в живот, пинали, когда он упал…Большой Дэ. Некогда Большой и неустрашимый. Подумать только, как мало нужно, чтобы быть поверженным…Отказаться пойти с ними в парк, чтобы поиздеваться над малышней…Отказаться от сигареты, предложенной этим ублюдком, долговязым, прыщавым Малькольмом. Тот давно прикидывал на себя роль главаря и неожиданное развенчание боксерских успехов Дадли воспринял, наверное, как знак судьбы… Черт…Как больно…Он прислонился к фонарному столбу, согнулся еще сильнее и застонал…Он успешно защищался, пока его били в голову, но… и даже потом, когда прилетел первый удар под дых… Но все-таки он был из тяжелого веса, а значит, недостаточно гибок и ловок, чтобы уворачиваться от ударов…тем более сразу семи разозленных подростков. Он утер кровь, бегущую из носа, осторожно оторвал руку от живота, поднес к виску. Пальцы погрузились во что-то теплое, липкое: еще одна ссадина. Как он покажется родителям? Мать просто шизанется…А отец…Лучше вообще не думать об этом. Давай, Большой Дэ (он невольно усмехнулся, задев распухшей губой шатающийся зуб), давай, двигайся дальше. Тебе нужно пойти домой. Дойти до дома и смыть кровь. А потом лечь, закрыть глаза и больше никогда не открывать…Если в зале узнают, что Дарсля избили, тренер просто исключит его. Он не в форме. Блять, он не просто не в форме: он в самой наих**вейшей форме.

-Дадли! - кто-то окликает его. Он поднимает голову, смотрит осоловевшим взглядом. -Что это с тобой?

Он видит перед собой Гарри, чей силуэт в сумеречном освещении кажется, колышется, плывет куда-то…Дадли трясет головой, словно пытаясь выйти из нокдауна.

-Кто это тебя?

Какой же он, блять, настырный.

-Никто, - говорит он. Из губы начинает сочится кровь, наполняя рот противным сладковатым привкусом. Дадли сплевывает. - Чего ты тут шляешься?

-Не твое дело. Ты можешь идти?

Он отрывается от столба, делает неуверенный шаг.

-Могу.

-Довести тебя до дома? Ты выглядишь…

-Я знаю, как я выгляжу.

Он вдруг начинает усмехаться. Более фантастической ситуации он, Дадли Дарсль, и вообразить не мог. Он делает несколько шагов в сторону дома, потом, раздумав, поворачивает назад.

-Эй, ты куда? Дом там, - Гарри хватает его за локоть. Дадли вырывает локоть, упрямо, словно бык, движется в другую сторону, к темнеющим там деревьям парка. Гарри идет рядом, чуть отстав. Когда Дадли спотыкается, брат хватает его за пояс, удерживает, хотя и с трудом. Дадли слишком устал, чтобы чувствовать благодарность, удивление, или что-то еще. Он просто идет. Переставляет ноги: одна, потом другая. Гарри бредет рядом, придерживая его за пояс, словно подружка ведет из паба своего перебравшего бойфренда. При этом сравнении Дадли вновь чувствует идиотский смех внутри. Ох, ну и вечер… Гарри доводит его до берега небольшого, наполовину высохшего пруда. Потом отступает назад, а Дадли опускается на землю, словно мешок. Он садится, морщится, потом ложится, чувствуя, как утихает пульсирующая боль в животе…Что они ему там отбили? Или обойдется? Он закрывает глаза. Так хорошо. Так…

-Эй, - говорит Гарри, - эй, как ты себя чувствуешь?

-Нормально.

-Точно?

Блять, ну какого… он сюда притащился? Дадли хочет сказать ему, чтобы он уходил, но шевелить языком уже нет сил. Он лежит молча. Движение на траве рядом с ним: что-то задевает за его локоть. Значит, брат сел рядом. Вокруг них, словно оголтелые, трещат цикады.

-Твои дружки? Дадли шмыгает носом, пытаясь удержать еще одну струйку крови.

-Угу.

-За что?

-Просто так.

-Ублюдки, а?

-Ага, - равнодушно соглашается он.

-Ты же Большой Дэ.

-Был, - еще более равнодушно сообщает он.

-Почему?

Дадли открывает глаза, смотрит на небо, усыпанное звездами. Мать моя женщина, как их, оказывается, до х*я на небе…

-Твои с ума сойдут.

-Не сойдут.

-Чего ты все время ругаешься с ними?

Отъебись, думает Дадли, пожалуйста, сделай милость и отъебись. Я тебя нена… хотя, наверное, уже нет. Вместо ненависти он чувствует странную пустоту. Когда это случилось? Он не помнит. Гарри поднимается и уходит. Ну и слава… Ему вдруг становится тоскливо. Тоска сжимает сердце, тоска горькая на вкус, и она сильнее, чем боль. Что-то мокрое касается его лица. Он открывает глаза. Над ним склонилось лицо Гарри, мокрый носовой платок елозит по лбу, виску, собирая кровь. -Какого…- начинает Дадли, но запинается. У Гарри лицо серьезное и сосредоточенное.

-Шшшш, - говорит он ему, как маленькому. Платок прикасается к его губе, к подбородку, к носу. Прикосновения холодные, и это приносит облегчение. Гарри вдруг приподнимает его правую руку, держит осторожно, разглядывает, словно что-то ценное.

-Что? - говорит Дадли.

-Твоя рука. Ты не мог драться из-за неё, да?

Он держит его ладонь, кажущуюся огромной, неуклюжей, в своих узких точеных ладонях. Это почти кощунство - ладонь Дадли, воплощение уродства, и ладони Гарри - воплощение изящества, рядом, в неверном свете звезд. Гарри подносит лицо ближе, разглядывая искривленные пальцы со смесью жалости и недоумения.

-Из-за того, что их было семь, а я один, - ворчливо говорит Дадли. Гарри аккуратно, почти благоговейно, кладет его руку на траву.

-Нужно приложить что-то холодное.

-Что?

-Что-то холодное. К носу. И на висок.

-А…

Дадли не хочется шевелиться, что-то делать, говорить. Он снова прикрывает глаза, смотрит сквозь щелочки между веками на темный силуэт, застывший на фоне блестящей поверхности пруда. Он никогда не задумывался, как живется его брату…Привык, что тот - ублюдок, неблагодарный врун, голодранец… что там еще отец мог сказать на эту тему? Из детства запомнились лишь эпизоды его собственных издевательств… то есть, не то, чтобы ему было стыдно…Просто ощущение …Словно он потерял что-то очень важное, и уже не помнит, что. Да и стоит ли помнить? 6. Он перестал выходить из дому. Неделю за неделей проводит в своей комнате, наедине с разрывающими барабанные перепонки криками из музыкального центра и вампирами. Иногда он спускается во двор, боксирует, но удары все слабее, а боль в руке все сильнее. Он пытается найти какое-то простое объяснение своему состоянию, но ничего не выходит. Однажды утром он смотрит на свое отражение в зеркале и тихо охает от ужаса. Он сбросил еще килограммы. Лицо вытянулось, взгляд стал… затравленным. Под глазами - тени, как у наркомана. Мать возила его в клинику, где у него долго выспрашивали, не колется ли он. Ха. Ему было бы легче, если бы они оказались правы… Отец перестал орать на него, а после эпизода, когда Дадли вырвало прямо посреди кухни только что съеденным ужином, перестал следить за тем, чтобы сын съедал свои огромные порции. Иногда он ловил на себе быстрый взгляд зеленых глаз. Что он означал? После вечера в парке он стал относиться к брату иначе. Как? Просто - иначе, чем раньше. Впрочем, Гарри всегда был положительным. Помощь истекающему кровью брату - это ведь… нормально для таких, как он? Вполне нормально.

Он снова стоит на заднем дворе, наматывая бинты на ладонь.Зачем? Вопрос, который Дадли не силах задать самому себе, вопрос, который он загоняет так далеко в своем сознании, что в голове остается лишь звенящая пустота. И два слова: бей, Дадли. Он наносит удары: джеб, хук, джеб, стрэт - еще и еще, считает их про себя, стараясь работать левой, потому что правая болит просто невыносимо…И все-таки он бьет правой. Когда удары становятся особенно чувствительными, он издает короткий звук на выдохе - что-то вроде стона. Он бьет по мешку до изнеможения, до того, что глаза начинают слезиться от боли, он воображает лица всех тех пидоров, что метелили его, и бьет, бьет, бьет… Останавливается, тяжело переводя дыхание, лишь когда на глаза начинает наползать белесый туман. Дадли, пошатываясь, идет в дом, и - о чудо. В кухне сталкивается нос к носу с Гарри, который с унылым видом, словно гребаная Золушка, моет посуду. Дадли проходит мимо него, обдавая брата запахом пота и адреналина, потом останавливается и говорит:

-Почему ты всегда моешь эту чертову посуду?

-Ха, - говорит Гарри, не поворачивая головы.

-Это не смешно, - злобно бормочет Дадли.

-Не смешно, - соглашается брат.

-Почему ты не скажешь им…ей…

Гарри молча, сосредоточенно начинает намыливать блюдо из-под пирога. Бросает на Дадли быстрый, искоса, взгляд.

-У тебя кровь на бинте.

Дадли поднимает ладонь к лицу, смотрит непонимающе. Он плохо замотал бинт, из натертой ссадины и вправду сочится кровь.

-Так нельзя, - говорит его брат, не отрываясь от этого гребаного блюда.

-Как нельзя?

-Как ты. Я смотрел, как ты бьешь… Это неправильно, не…

-Да что ты вообще понимаешь?! В боксе?! Ты, заморыш…

-Я, может, и заморыш, да и ты не лучше, - парирует Гарри, и Дадли не находит, что ответить. Он молча стоит рядом с Гарри, испытывая то самое чувство, которое испытал тогда, под звездами - печаль, сожаление и светлую, тихую радость… От того, что его брат рядом?

-У меня сегодня день рождения, - вдруг спокойно сообщает Гарри.

-Извини, - говорит Дадли, - я забыл.

-А за что извиняться? Вы никогда не…

-Поздравляю, - бормочет он, чувствуя себя полным идиотом. Они никогда не дарили ему подарков. На Рождество родители посылали Гарри что-нибудь вроде старых носков отца, и он, бывало, задавался вопросом, не проще ли вообще перестать дарить подарки, чем дарить такие

. -Спасибо, - просто говорит Гарри.

-Твои… друзья… они…- он пытается сформулировать вопрос, мучительно краснеет от неловкости.

-Поздравили меня.

-Хорошо.

Значит, его брат не так уж одинок.

-Оставь это, - вдруг говорит он.

-Что? - Гарри поворачивается к нему, взгляд непонимающий.

-Оставь посуду. Пойдем, - он старается говорить решительно. Гарри мигает растерянно, потом медленно кладет тарелку в раковину, вытирает руки о полотенце. Дадли выходит во двор, оборачивается к брату. -Иди сюда…Иди, не бойся.

-Да я и не боюсь, - бурчит Гарри, направляясь к нему, руки он держит за поясом джинсов. Дадли видит, что сзади, под майкой, у него эта… штука, заткнута за пояс, но ему все равно. Может быть, впервые ему все равно. Он берет с земли запасной бинт, и говорит:

-Давай сюда руку.

Гарри нерешительно протягивает левую руку. Дадли берет смуглую ладонь и аккуратно разматывает бинт, оборачивает его вокруг тонкой кисти.

-Зачем это? Что ты хочешь? - спрашивает брат.

-Хочу научить тебя.

-Чему? Боксу?

-Ударам.

-Но… -Тебе пригодится. Защищать себя, если вдруг… эта…это…

-Палочка?…

-Да. Мало ли что.

-Я не …

-Да брось, всего лишь несколько приемов. Считай, что подарок.

Он криво, неловко ухмыляется. Гарри смотрит на него, широко распахнув глаза, и даже рот приоткрыл.

-Подарок? О тебя?

В голосе у него столько изумления, что Дадли издает сдавленный смешок. Спустя несколько минут он говорит:

-Пошевели пальцами. Гарри послушно шевелит пальцами. -Смотри, вот… - он сжимает кулак - так нужно держать пальцы, чтобы не выбить. Брат повторяет за ним.

-Может, я сниму очки?

Дадли задумывается.

-Нет, не надо. Мы же просто… Это просто тренировка.

Он учит его стойке, затем показывает, как закрываться и атаковать. В зеленых глазах загорается огонек интереса, и это наполняет Дадли какой-то дурацкой гордостью.

-Это джеб.

Он резко выкидывает руку, но в последний момент тормозит, лишь слегка прикасаясь к подбородку брата. Тот отшатывается.

-Не бойся, - Дадли усмехается, - Я не буду с тобой драться.

-Это еще почему? - спрашивает Поттер с вызовом.

-Потому что мы …разные, - неопределенно бросает он. Они и вправду разные. Гарри движется легко, гибко, с невероятной скоростью. Дадли вдруг приходит в голову, что из брата мог бы получиться неплохой боксер: в нем столько природной грации, почти танцевальной, его стиль - игра, обманки, резкие переходы, в отличие от Дадли, который в бою похож на разъяренного быка, и явно проигрывает в скорости…Они оба увлечены, и, хотя удары заменены легкими касаниями, продолжают тренировку, позабыв обо всем на свете, кроме этого странного танца на залитой теплым солнцем траве…

-Давай, - наконец решается Дадли, - Ударь. Я посмотрю силу удара.

-Но… - начинает Гарри.

-Да просто ударь, я же привыкший. Один раз.

Гарри нерешительно мнется, Дадли начинает наступать на него, не нанося удары, но оттесняя…Гарри решается, наконец, и наносит короткий свинг справа. Силенок у него маловато, но все-таки Дадли на мгновение чувствует жгучую боль в скуле. И в этот момент пронзительный, полный отчаяния, вопль Петунии перерезает двор:

-Ах ты мерзавец! Не смей трогать моего сына!!!

7.

Дадли сидит, прислонившись к стене. В темноте светятся зеленым часы на музыкальном центре: 02:45. Три утра, и за стеной стонет во сне его брат.

-Сириус, Сириус, - голос Гарри зовет, умоляет. Дадли не хочет подслушивать. Он вообще не хочет слушать, но так уж получилось, что сна - ни в одном глазу. В комнате жарко, пахнет сухой травой, и в окно заглядывает ярко-оранжевая луна. Лунный свет проложил дорожки по полу, пересекает его кровать длинными полосами. Голос брата срывается, кажется, он подавился собственными рыданиями, и Дадли не выдерживает. Он выскальзывает из комнаты - длинная тень, одетая лишь в трусы и футболку, идет босиком и нерешительно замирает у двери в комнату Гарри.

Им запретили общаться друг с другом. Больше кричал отец, конечно. Грозил Поттеру чуть ли не полицией, если он хоть пальцем тронет… Лунные полосы творят с ночью что-то волшебное: Дадли Дарсль прекращает свое существование на этой Земле. Вместо него двигается и действует кто-то чужой, совершенно ему незнакомый. Этот кто-то проходит в комнату, мимо спящей белой птицы, подходит к кровати, на которой разметалось стройное тело. Он наклоняется и прикасается к предплечью, нежно и легко, как Дадли никогда бы не смог сделать…Прикосновением обрывает громкий жалобный стон. Гарри замирает во сне, и его лицо, напряженное, отчаянное, вдруг разглаживается, становится почти безмятежным. Глаза, беспокойно метавшиеся под веками, останавливаются в одной точке, а затем он… улыбается. Рука с выбитыми суставами гладит руку брата, передвигается к запястью, к ладони, осторожно сжимает пальцы. Так нежно. Гарри улыбается во сне, поворачивается, сжимает его пальцы в ответ. Ему немного больно, но это все равно. Он аккуратно садится на самый край постели, не вынимая ладони, другой рукой прикасается к обнаженному плечу. Кожа влажная, гладкая. Его пальцы замирают, затем легко, коротко гладят: так он гладил бы щенка, если бы у только него был… когда-нибудь… Лицо Гарри вдруг становится таким беззащитным, оно будто светится во сне, и тот человек, которым стал Дадли, абсолютно утратив контроль над собой, наклоняется и трогает губами горячую щеку… Он выпил это прикосновение, и оно подействовало, словно лекарство.

Утром он чувствует непривычный прилив сил, за завтраком, впервые за много дней, просит добавки, и, под изумленно-счастливыми взглядами родителей, съедает все. Гарри тоже поглядывает на него, но с другим выражением: вопросительным, недоверчивым, задумчивым. Дадли улыбается матери, и Петуния, кажется, вот-вот расплачется. По случаю счастливых перемен они отправляются за покупками, Дадли - тоже впервые за многие дни - не отказывается. Гарри провожает его взглядом до двери, и, за мгновение до того, как дверь захлопнется, Дадли оборачивается: они с братом смотрят друг на друга в упор. Немые вопросы, и немые же ответы: что с тобой? - а что с тобой? Не думай об этом. В магазине Петуния говорит:

-Тебе нужно купить одежду другого размера. Он вяло соглашается. Мать время от времени просовывает в примерочную своё любопытное лицо. Дадли пытается протестовать, но безуспешно. Они выходят из магазина с ворохом пакетов.

-Ты так похудел, детонька моя, - говорит мать протяжно-жалобно.

-Угу, - отвечает он.

-Придется отдать твои старые вещи…

-Кому?

-Этому дрянному мальчишке, конечно, - заявляет Петуния, и на её лице появляется злобное выражение. Похоже, она никогда не простит Поттеру тот чертов свинг.

-Хм, - говорит Дадли, чувствуя, как все то хорошее, что жило в нем с утра, умирает от этой злобы. - Хм, думаешь, у него как раз подходящий размер?

-Прости…? - она непонимающе смотрит на него.

-Почему вы отдаете ему мои старые вещи? Он же худой как щепка. Они ему велики.

Мать решительно поджимает губы.

-Довольно и того, что…

Он грубо обрывает её:

-Это… это… - он ищет слово, но слов слишком мало, чтобы он мог сказать правильно, -Это гнусно.

-Чтооо? - она вскидывается, словно лошадь.

-То, что вы делаете, это гнусно!

-Дидди, я…Я не понимаю…- она старается говорить тихо, слова вырываются, словно шипение. Он чувствует, как на виске начинает колотиться жилка.

-Ты все прекрасно понимаешь, - говорит он громко. Люди на стоянке начинают оборачиваться на них. Мать делает извиняющееся лицо, она бледна, как мел. Её губы сжимаются в ниточку.

-О чем ты говоришь, Дадли?

-О вас и о Гарри. Отдавать ему обноски - это…Это мерзко, неужели вы не…

-Это твои обноски, - вдруг срывается мать, она произносит это громче, чем хотелось бы, и люди вновь поворачивают к ним лица. - Твои обноски, - повторяет она полушепотом.

-Теперь их не будет, - заявляет он и краснеет.

-Ты.. да что ты…

-Я отдам ему половину из всего этого, - он поднимает пакеты, и мать отшатывается.

-Дидди, Дидди! - зовет она жалобно, словно не веря в то, как сильно изменился её сын. Дадли приоткрывает дверь в комнату брата. Снизу все еще доносятся крики отца: "Я не допущу… в моем доме…Негодный мальчишка…Да что он себе позволяет" и матери: "Я говорила…Вернон, скажи же ему, наконец…Пытался его убить, не иначе…Уважение к родителям…Плохое влияние…Малолетний преступник…Столько сил, и все напрасно". Он делает шаг, и замечает, что Гарри занят чтением какого-то письма на странной серовато-желтой бумаге.

-Вот, - говорит Дадли. Гарри оборачивается, резко и испуганно, увидев брата, хмурится:

-Что?

-Это тебе, - говорит Дадли и приподнимает пакеты.

-Что это?

-Шмотки.

-Опять?

-Это новые.

-Зачем? Мне не надо.

-Возьми.

-Да не надо мне!

Дадли вдруг замечает, что Гарри зол. Зол и раздражен. Он делает шаг назад и повторяет неуверенно:

-Возьми, забери…

-Мне ничего не надо… От тебя… от вас тем более.

Глаза брата смотрят на него с досадой и легким презрением. Дадли вдруг чувствует себя Абсолютно Полным Придурком. Он ставит пакеты на пол. Молча уходит, добредает до своей кровати и падает на постель, чувствуя горький привкус во рту. Почему так горько. Почему так…Дадли закрывает глаза.

8.

Он просыпается от того, что кто-то прикасается к нему. Дадли подскакивает на постели, испуганно выдыхая: темная тень рядом с ним, и, прежде чем он успевает что-то произнести, прохладные пальцы ложатся на его губы:

-Тшшшш…- Дадли всматривается в силуэт перед ним, и чувствует кожей идущее от него тепло. Он пытается раскрыть губы, но шепот - быстрый, горячий - заставляет его замереть: -Тшшшш…Тише, это я, Гарри!

От удивления Дадли только моргает, вглядываясь в проступающие из темноты черты брата: бледное лицо, шрам над бровью, словно нарисованный тушью, широко раскрытые глаза за стеклами очков. Гарри медленно убирает пальцы с губ Дадли.

-Дадли… мне нужна твоя помощь, - шепчет он. - Поможешь?

Дадли кивает, пытаясь сообразить, что Гарри могло понадобиться от него. Он переводит взгляд на часы: 03:20.

-Мне нужно уйти… Я могу только лететь. На весь день, или возможно, больше. Они не должны узнать, что я…

Он прекращает шептать. Прохладные пальцы находят руку Дадли, и от этих прикосновений Дадли теряется окончательно.

-Ты можешь… сказать им, что ты видел меня? Что я в комнате? Запри мою комнату, и скажи им, что видел…Хорошо?

Не дождавшись ответа, Гарри сжимает пальцы брата. Сжимает осторожно, будто боясь поранить, и в то же время так… крепко.

-Хорошо? - повторяет он. - Дадли? Понимаешь?

-Да, - хрипло бормочет он.

-Ты поможешь мне? Это очень важно, Дадли.

-Что случилось?

-Я не могу…Не могу тебе сказать. Это опасно.

И снова эти пальцы, вплелись в его пальцы, будто вросли, такие нежные, такие тонкие. Дадли кажется, что стук его сердца слышен по всему дому.

· Поможешь?

· Да, - повторяет Дадли.

· Спасибо.

Гарри поднимается, пальцы выскальзывают из его ладони, оставляя мучительную пустоту. Дадли шевелит рукой, чтобы поймать остатки прикосновений, но ловит лишь теплый ночной воздух… Гарри движется к двери, неслышно, легко, как призрак. Дадли садится в постели, провожает его взглядом.

-Будь осторожен, - шепчет он, но брат уже за порогом, и не слышит.

Утром отец осведомляется, где "шляется этот поганец". Дадли равнодушным голосом сообщает, что видел его в ванной, а потом в комнате. Он говорит, что запер своего кузена. Говорит, что они поссорились. Ложь дается так легко. За целый день никто из родителей не вспоминает о Гарри, пока не наступает время ужина. Мать ворчит: " Дадли, выпусти его, пусть идет ужинать". Он вздрагивает, но быстро находится: "Давай я ему отнесу. Суну под дверь". Петунья кладет на тарелку несколько сэндвичей. Он "относит" это в комнату Гарри. Выглядывает в окно. Вечер окрасил небо в золотые тона. Дадли испытывает странное чувство: словно…сердце у него проснулось и плачет. Что-то теснит в груди, причиняет острую, незнакомую боль. Дадли не знает, как это называется, и что с ним…Он стал психом, это понятно. Только это ему и понятно. Он смотрит на темные силуэты деревьев, на ранние звезды в синей глубине вечернего неба. Он ждет его всю ночь. Лежит в постели, вглядываясь в темноту, изредка бросает взгляд на часы. Цифры меняются, превращая полночь в глубокую ночь, а глубокую ночь - в час перед рассветом.

Глаза у Дадли начинают болеть и слезиться, когда ночная мгла за окном расступается и серебристо-голубой рассвет разливается по двору. В комнате брата раздается какой-то шум, похожий на хлопанье крыльев, резкий звук, будто падение какого-то деревянного предмета. Дадли вскакивает и бежит туда. Он застывает на пороге и сталкивается взглядом с Гарри. Тот растрепан сильнее обычного, очки сидят на переносице криво, одежда в пыли. Рядом с ним на полу валяется метла. Гарри смотрит на Дадли и внезапно усмехается.

-Что, Дидди, - говорит он, - Я тебя разбудил?

-Ни фига, - говорит Дадли, и улыбается широко, как имбецил. Они сидят на узкой кровати Гарри. Дадли закуривает, передает сигарету брату.

-Я никогда… - начинает Гарри смущенно, но берет сигарету, подносит к губам. Неловко втягивает дым, закашливается, утыкается лицом в подушку, чтобы не поднимать шума. Его сова ухает, глядит на Дадли неодобрительно. Дадли забирает сигарету из пальцев брата.

-Что случилось-то у вас там? - спрашивает он у Гарри, когда тот, отдышавшись, откидывается на подушку. Гарри лежит, как и он, в трусах и футболке, растянувшись, лениво шевелит пальцами ног. Пальцы длинные, изящные. Дадли невольно сравнивает их ноги: его - мускулистые, покрытые густым золотистым пушком, и брата - стройные, точеные, гладкие.

-Честно говоря, я сам не понимаю, - говорит он, - Я думал, что…В-общем, наверное, это все было зря. Ложная тревога.

-Ясно, - говорит Дадли, хотя ему ни черта ни ясно. Они молчат. Лучи рассвета подбираются к самой постели. Дадли закуривает вторую сигарету. У него затекла спина, но уходить или менять позу не хочется.

-Спасибо, что научил меня ударам, - вдруг говорит Гарри. Его голос изменился, он звучит низко, хрипло, словно Гарри волнуется. Дадли пожимает плечами:

-Да не за что. Мать все испортила, конечно.

-Ты больше не вернешься в бокс?

-Ммм… Не знаю, - честно отвечает Дадли.

-Ты хороший боец.

-Да ну?

Он тушит сигарету о фаянсовую подставку на прикроватном столике.

-Правда…Знаешь, я не знал, что ты… ну, в-общем, я думал, что…

-Я тоже считал тебя придурком.

Они смеются. Гарри говорит:

-Нет, не придурком. Сильным и тупым, вот.

-Ну, - говорит Дадли, - Это ж почетно.

Они снова смеются; стараясь приглушить смех, зажимают рты ладонями. Дадли откидывается на подушку, так, что их головы соприкасаются. Он чувствует щекой тепло от щеки брата. Осторожно поворачивает голову, рассматривает профиль Гарри: длинные ресницы, легкий пушок на щеке, яркие губы. Гарри поворачивается к нему, их глаза встречаются. Он улыбается, робко и вопросительно. Решительным, порывистым жестом стягивает очки с переносицы, потом моргает, щурится, фокусируя близорукий взгляд на лице Дадли.

-Дадли… - говорит он, словно зовет. Дадли смотрит на губы, произносящие его имя, смотрит, не отрываясь. Гарри снова улыбается, но улыбка быстро тает, лицо становится серьезным и почти торжественным. Он осторожно придвигается, находит рукой руку брата. Сжимает её, и слабая боль в суставе напоминает Дадли о том, как безмерно-бесстыдно-бессовестно он счастлив сейчас. Именно сейчас. Гарри так близко, его жаркое тело, его тонкие пальцы, его бледное лицо, и у Дадли начинает кружиться голова. Он зажмуривается, а через мгновение теплые твердые губы прикасаются к его губам: так нежно, так крепко.

9.

Они встречаются тайком от родителей, и эти свидания дарят горько-сладкое чувство: счастье, приправленное изрядной порцией вины. Стоит матери удалиться в магазин или пойти поболтать с соседками, как они неслышно проскальзывают во двор, торопливо, помогая друг другу, обматывают кисти бинтами, и дерутся. Дерутся, почти всегда в молчании, изредка Дадли дает пояснения, или Гарри что-то спрашивает. Потом, словно по команде, они возвращаются в свои комнаты. Дадли стягивает бинты с ладоней, отбрасывает в сторону мокрую от пота футболку, вышагивает из шорт, спешит в ванную комнату, включает душ. Он стоит под тугими струями воды, изо дня в день кляня себя и благословляя, запутавшийся в своих чувствах, растерянный, терзаемый смутным ощущением неправильности всего происходящего. В один из таких дней он не запер дверь, и, услышав какой-то шум за занавеской, высунул голову. Гарри стоял у порога, глядя на него своими ведьминскими глазищами.

- Ой, прости. Я не знал, что ты здесь моешься. Я хотел…тоже хотел…

Дадли сморгнул, вода текла по его лицу. Он увидел, как длинные пальцы смуглой ладони легли на дверной замок и повернули его. Они были заперты в ванной, и Дадли не возражал… Гарри выскользнул из футболки, аккуратно положил сверху свою палочку, следом последовали джинсы, трусы…Дадли только моргал, глядя на тело брата, блестящее от пота, смуглое, гладкое, двигающееся в пару ванной комнаты. Гарри улыбнулся и шагнул к нему - прямо под струи воды, поскользнулся, и Дадли подхватил его, чтобы он не упал. И вновь он запутывается в собственных мыслях, ощущениях, словно в омуте, он тонет, теряет себя в зеленых глазах, в ласках, прикосновениях, в поцелуях, в ударах, которые наносят ему маленькие крепкие кулачки, в теплом дыхании, в запахе его кожи, волос: мыло с тимьяном и свежий мальчишеский пот…

Каждый раз после боя Гарри отодвигает занавеску в ванной комнате, накрывает его пальцы своими, ласкает, гладит его искалеченную руку, сжимает в ладонях и целует его лицо: шрам на брови, веки, щеки, губы, целует его грудь, щекочет языком соски, прижимается так крепко, так жарко. Теплые струи воды заливают их сплетенные тела, вода попадает на языки, разбавляя вкус поцелуев. Гарри закрывает глаза и тихо смеется. Дадли обнимает его: тело брата такое хрупкое, косточки кажутся тонкими, особенно в его руках, он пробегает пальцами по позвонкам, накрывает ладонью затылок, притягивает лицо Гарри к себе, прижимается губами к виску. В его движениях столько нежности, что Гарри начинает дрожать. Его брат более страстный, более ненасытный, более быстрый, он жадно ищет удовольствия, придумывает их. Дадли только принимает правила игры, не в силах противостоять этим ежедневным соблазнениям. Теплые пальцы ласкают его везде, пробираются туда…Горячий, острый, рваный ритм: Дадли пытается ответить тем же, повторить движения пальцев Гарри, но быстрый шепот на ухо останавливает его:

-Нет…Просто обнимай….Меня… Как… ты…обнимаешь…

И он покоряется. Он сжимает гибкое тело, пока Гарри ведет его, сжимает и тихонько стонет в худое плечо, утыкается носом, слегка прикусывает мокрую кожу, пытается сдержать себя на пике блаженства, но взрывается…И мир становится правильным. Мир становится великолепным. И они молчат, обнимая друг друга. Однажды Гарри не останавливается, когда целует его соски, а спускается ниже, покрывает поцелуями живот и впадину пупка, и Дадли растерянно шепчет:

-Гарри…Гарри…Не надо…

-Шшшш, - брат тихонько подталкивает его к стене, заставляя опереться о неё. Его губы касаются вьющихся светлых волос внизу живота, и скользят дальше, туда… где… нет…

-Нет…- говорит Дадли, но Гарри мягко удерживает его за бедра. -Нет, мы не должны…

Гарри поднимает к нему свое лицо: оно искажено похотью, но оно прекрасно. Дадли никогда не видел ничего прекраснее. Он стонет, когда Гарри, не отводя взгляда, высовывает язычок и лижет его… там…прямо там… Дадли откидывает голову к стене и делает короткие, неглубокие вдохи, его губы приоткрываются…это так…хорошо…сладко…просто…нереаль…

-Дидди! - резкий голос матери. Не внизу, а на лестнице. Что, черт… Они переглядываются. Глаза у обоих расширены от ужаса, Гарри поднимается…Они не заперли дверь ванной. Она приоткрыта, и голос Петунии приближается, взывая: -Дидди, детка, ты где?

Они делают это одновременно и молниеносно: две руки взлетают, две ладони накрывают губы другого, глаза по-прежнему устремлены друг на друга в немом ужасе. Гарри и Дадли стоят под душем, зажимая друг другу рты, пока Петуния орет под дверью комнаты Дадли:

-Дидди! Дидди! Кто в ванной?

Слышно, как она открывает дверь и заходит в комнату. Дадли смотрит на брата, на искрящиеся зеленые глаза над его широкой ладонью, и его вдруг начинает разбирать смех. Глаза Гарри - с расширенными зрачками, огромные, широко распахнутые - тоже меняются: он трясется от первого приступа смеха, и его пальцы, накрывшие губы Дадли, вдавливаются сильнее, словно он зажимает свой собственный рот… У Петунии хватает такта не входить в ванную, она сердито осведомляется под дверью:

-Дидди, что за привычка мыться днем?

Гарри отрывает руку от его рта, смотрит вопросительно. Дадли набирает в грудь воздуха и говорит:

-Я сейчас уже выйду, мам. Жарко.

-Что?!

-Я говорю, жарко было!

Гарри трясется от беззвучного смеха. Весь день солнце не показывалось из-за пелены плотных облаков. Петуния удаляется, что-то бормоча об ужасных привычках и невоспитанности, а Дадли медленно, дрожа, сползает по стене. Гарри садится рядом и обнимает его за плечи.

10.

Августовский вечер окутывает Прайвет-Драйв запахами сухой травы и пыли. В небе зажигаются первые звезды, и Дадли считает их одну за одной. Гарри лежит рядом с ним на животе, задумчиво покусывает стебелек травинки. Дадли смахивает с рукава настырного жука.

-Что все-таки произошло с твоим весом?

Дадли хмыкает.

-Я и сам не знаю…Мать задолбала со своими врачами.

-И что?

-Ничего…Ничего не нашли.

-Давно это началось?

-Весной…Не помню я точно.

Гарри поворачивается к нему, смотрит пристально.

-И как ты себя чувствуешь?

Дадли издает смешок.

-А как я должен?

-Ну…не знаю…Мне кажется, ты …

-Если бы этого не случилось, ну…мы бы… ты бы…

Гарри задумчиво глядит перед собой, потом молча кладет голову на скрещенные руки. Дадли решает не продолжать. Плевать на то, что раньше он был боровом. Плевать, что брат ненавидел его. Плевать, что сам он презирал Гарри. Пле-вать.

-Так что я чувствую себя прекрасно, - говорит он и поворачивается к брату. Гарри улыбается, может, в ответ на его слова, а может, каким-то свои мыслям.

-Что ты будешь делать, когда я уеду? - вдруг спрашивает он, и это звучит почти ревниво. Дадли пожимает плечами.

-Жить без тебя…

-Ну да. Ведь жил все эти годы…

-Да.

-Тебе тут не скучно? Твои бывшие дружки, конечно, говнюки, но все-таки раньше…

-Да ну их в задницу, - говорит Дадли. Гарри снова поворачивается и смотрит на него.

-Лучше завести собаку, чем тусоваться с этим отребъем, - Дадли пытается улыбаться, но выходит что-то кривовато.

-Собаку? Не знал, что ты мечтаешь о собаке.

-Только не о такой, как у тетушки Мардж!

-Да уж, боже упаси.

Они смеются. Отсмеявшись, Дадли добавляет:

-Да только мать никогда не позволит…

-Это точно.

Гарри смотрит куда-то вдаль, потом тихо говорит:

-Я знал одного замечательного пса.

-И что с ним случилось?

-Он погиб, - коротко говорит Гарри.

-Сириус?

-Что? - брат вскидывается, приподнимается на локтях, - Откуда ты…

-Ты зовешь его во сне.

-Вы только посмотрите! - раздается голос прямо над ними, и оба мальчика, как по команде, вскакивают, озираясь. К берегу пруда выходят Малькольм и шестеро его дружков. Они приближаются с разных сторон, выныривают из кустов акации, на лицах написан восторг.

-Малыш Дэ и его братишка-пидор!

-Ну и встреча. Ты не боишься гулять так поздно один, без папочки?

-Выгуливаешь свою собачку? Этого маленького пидораса?

Дадли и Гарри стоят в кольце, и невольно прижимаются ближе друг к другу, почти соприкасаясь спинами.

-Отъебись, Малькольм. - говорит Дадли.