Автор: Мара из Кошмара (koshmar@goldmail.ru)
Рейтинг: R, slash
Pairing: Гарри Поттер/Северус Снейп
Предупреждение: dead-fic
A/N: раз и навсегда - все, что я думаю об этом пэйринге
Спасибо тебе...
Огромное, бесконечное и болезненное спасибо.
За то, что ты любишь меня, хочешь меня и защищаешь меня. За то, что я ненавижу тебя и люблю. За все.
Ты не понимаешь, хотя любишь. Мне причиняет боль каждое прикосновение, я ненавижу твои ласки, хотя они зажигают огонь в моем теле. Я знаю, что ты научил меня всему, что я могу соревноваться в искусстве любви с любой шлюхой. Но не являюсь ей.
Каждый твой поцелуй, твое объятье - они бесят меня. Я стесняюсь твоих ласк. Я ненавижу твой запах. Особенно запах спермы, иногда он снится мне. Но я люблю тебя.
Люблю тебя, несмотря на твои постоянные издевки над моими друзьями, на твои сумасшедшие выходки, на твою утомительную ревность.
Знали бы они, как ты ненавидишь, когда на меня смотрят, что это ты уговорил Дамблдора исключить меня из Сборной Школы. И тогда, после матча со Слизерином, ваш, друзья, ловец трахался в узком коридоре с профессором. Это было ужасно. Впрочем, не более или менее ужасно, чем любой другой раз. И в любой другой раз.
Тебе кажется, что я стесняюсь, что я пугливый или что я проявляю излишнюю осторожность, когда ты смотришь на меня на людях. Я не знаю, что там тебе еще кажется, но все это мрак!!
Да. Я дрожу, но дрожу я не от испуга, как считают друзья или предвкушения, как я заставил верить тебя, а от отвращения и бешенства.
Мне противно. У тебя отвратительные сальные волосы, вечно запутанные и немытые. Иногда, я хочу схватить тебя за волосы в страсти, но всегда останавливаюсь и держусь за лицо. Иногда ты видишь это и отходишь в нелепом раздражении. Ты бесишь меня!
Твоя наглость и попытка приватизировать меня или купить дорогими подарками. О, да...
Подарки.
Это еще одна из наших милых традиций! Ты всегда знаешь, что мне подарить. Ты разбираешься в квиддиче не меньше, чем в любой другой науке. Ты удивляешь меня.
Интересная книга по Трасфигурации, отвратительнейшему из предметов, где ты достал ее? Или купил? А может, это что-то из запасов Люциуса Малфоя, который является твоим официальным другом?
Нет. Ты, наверное, купил ее в тех маленьких токийских лавочках, когда мы ездили туда на каникулы. Господи, кто бы мог знать, что Северус Снейп - буддист? С синтоистким уклоном… хе! Или уж тем более... что Гарри Поттер, Который-Уже-Задолбался-Всей-Этой-Жизнью - конфуционист? Ну-ну... А я люблю Токио, особенно безумные сады на крышах и праздники. Яркие кимоно, светлые фонарики, гулкий стук барабанов и резкие подвывания флейт. И все черно-синей, глубокой ночью. Такой черной и густой, что мерные всплески воды священных рек застревают в ткани реальности.
Разве это не магия? Более сильная, чем все эти махания палочками и непонятные зелья. Магия природы, древняя как сама жизнь или смерть. Не знаю, понял ли Северус, что я все знаю об этом, что погрузился в пучины его родины. Не знаю. Я знаю лишь то, что, когда мы идем по коротким и кричащим улицам Города Магии, как я окрестил про себя Токио, он чувствует то же, что и я. Но я знаю еще одну вещь, самую главную, о которой он никогда не догадается: Что, когда Волан-де-Морт будет произносить главные и латинские слова в его жизни, я просто вспомню Японию. И что та сила, которая заключена в моем шраме, вырвется наружу с первозданной тишиной. И то, что когда ярчайший свет, который когда-либо видела Англия, хлынет мне под ноги, наступит непроглядная тьма. И она сразит все, что мне угрожает.
И тогда я буду любить его. В этом городе, в стране, которая стала моим главным домом, и в этой маленькой и светлой квартире в нескольких милях от Токио, где мы живем.
Я очень люблю твою дочь. И она меня тоже любит. Видимо, ей не хватает компании...
Всегда, когда ты открываешь дверь, и я вношу часть багажа, аккуратно пропихиваясь между дверью и тобой, когда с усилием кидаю чемоданы на пол, она с нетерпением кидается мне на шею.
Всего три года. Она живет в этом мире всего три года. Такая маленькая и черноволосая, как ты. Но ее глаза и необыкновенные руки остались ей от матери. От матери, которой ни я, ни она никогда не видели. Хотя, у нее есть замечательная шкатулка с письмами и драгоценностями.
Я люблю сидеть на мягкой подушке у камина и читать эти строки, написанные, то твоим, царапающим и колючим, подчерком, то неким хрупким и почти детским. Я слушаю ваши мысли, выраженные на бумаге. Они проносятся вокруг меня и иногда, правда, очень редко, сплетаются в общую картину, блики любви. Которая исчезла, уступив место мне.
Малышка не знает об этом, и как я трусливо надеюсь, никогда не узнает. Она не сможет меня ненавидеть, но и любить тоже. Я не хочу, что бы эта дилемма стала частью ее жизни.
Так я говорю себе, намеренно забывая об истинных намерениях. Корыстных и действительно взрослых. Северус все знает и часто улыбается, когда видит меня с письмами. Он считает, что Мистеру Совершенство стоит иногда чувствовать свою ничтожность и корыстолюбие. Он знает все обо мне. Или почти все.
Незаметно, я выделил ему и его семье огромный кусок своего, то есть, не такого уж и своего, скорее отданного мне государством в кредит, чтобы я мог этот кредит отплатить потом, только не слишком ли дорога будет цена?.. Сердца, которое уже заполнено больше, чем на половину.
А оно оказалось каменным. Серьезным, жестоким, покрытым сверху густым мхом слез, но каменным внутри. Ах, да...
Как вскоре выяснилось, ты любишь, когда я ненавижу своих друзей. Еще одна форма ревности.
Ты делаешь все, чтобы однажды этот ненасытный зверь съел тебя, и у Мальчика-Который-Выжил отвалился кусок сердца.
Хотя ты и мой Карабас-сан, а я твой Буратино-сан, но что-то (что именно?) заставляет меня думать, что кто-то выше, не знаю Sun он, или не Sun, заставляет нас делать это...
(далее текст утерян… прим. Мара)
Ты такой нежный и восхитительно вкусный сегодня. Даже противные волосы не привлекают внимания. Чудесная ночь каникул, чудесная ночь любви. Хотя…
Я ненавижу это! Мне больно, мне тесно, мне плохо! Твои поцелуи отвратительны, мне гадко, когда твой язык ворочается у меня во рту. Неужели это никогда не кончиться? Ты проводишь своими космами по моему животу, и все тело моментально покрывается мурашками от отвращения. Губы, обветренные и тонкие, как одна ниточка, ниточка твоего и моего пульса, прижимаются к моему соску, и я чувствую неприятный холодок, который проходит над головой.
Черт! Ты опять забыл запереть окно! Ну сколько еще так будет продолжаться?
Сильные руки, сухие и жилистые до такой степени, что кажется, что по ним прошлись диковинные щипцы гофре, пробегают по-хозяйски по внутренней стороне бедер, и я внутренне сжимаюсь от напряжения. Ты улыбаешься.
Ты всегда улыбаешься, когда хочешь, чтобы я принял тебя.
Не думаю, что моя ответная улыбка, измученная, как воробей на февральском ветру, вдохновила бы кого-нибудь. Кого-нибудь, но не Северуса!
Ты с облегчением вздыхаешь, и через секунды твердый член проталкивается к моим кишкам. Ощущения бульдозера, который копает через старинную кладку колодца, чтобы прорыть новый. О!
Мне остается только закричать, когда твердая рука уверенно берет мой пенис. Движения, такие же твердые и искусные, как и в прошлый раз доводят меня до пика. Да.
Смесь боли и удовольствия. Адреналин и тестостерон. И кто говорил, что я нормальный ребенок?
Ребенок? Ах-ах! Я и забыл, что мне пятнадцать лет. Другие только начинают обжиматься по углам, когда меня трахают в постели.
Кстати, она вся выдержана в слизеринских цветах! Непонятно только, почему я не бегу отсюда и не плачу от боли, а просто и привычно бреду в ванную.
Конечно! Какое мыло подойдет для нашего профессора, да вы что? Только в самом дальнем углу стоит моя парфюмерия. Отлично. Лично мой и честно надо сказать, отвоеванный, кусок Слизерина. Вау!
Улыбка, с которой меня встречает любовник... любовник?
Ах, да...
Орден Феникса во главе с директором ждет моего приезда уже три часа. Я сижу в углу коридора на четвертом этаже, в нише с каким-то скелетом и тупо смотрю в окно.
Там ничего интересного. Только Сириус с Клыком бегают наперегонки. Сириус. Верный слуга Ордена, чей гениальный план заточил его в темницу на двенадцать лет! Он мой крестный, и мой друг...
Удивительно, но я не испытываю никакого сексуального влечения к кому-нибудь. Старая ведьма, что живет по соседству с нашим домиком в Токио, сказала, что это крайний и бесповоротный инфантилизм. Ты так смеялся, когда мы вышли! Я тоже, впрочем.
Помню, мы выпили жуткую помесь сакэ с Огневиски и улеглись в постель. Мне даже понравилось. Алкоголь притупил вечный страх и неудобство настолько, что я сделал тебе минет. Неплохо для начала. Хорошо, хоть ребенок спал!
А вот сейчас мне не смешно. Только страшно. Он мерзко и липко сжимает меня за горло, и я понимаю правдивость слов ведьмы. Инфант.
Гермиона говорила, что это слово обозначало наследника Испании в средние века. Еще страшнее. Ведь, я тоже наследник, только не Испании, страны оливок, красных тряпок и мачо, а полуразрушенного Ордена Феникса. Каким был Годрик Грифиндор.
Какая мысль! Она должна радовать... а вместо этого я вспоминаю твои глаза. Черные и холодные, как воды реки Ганг, какой болью они наполнились в Тот вечер.
Этот чертов придурок, Волан-де-Морт украл меня для жертвоприношения. Чтобы увеличить свою силу или еще что-нибудь. Хотя, по мне он просто сумасшедший садист с незаурядными способностями. Ко всему. Как у меня.
Это был небольшой, но... хмм. Неуютный подвал. Руки бо-ольно... Стоять связанным, на коленях перед тридцатью потными (от волнения?) мужиками то еще счастье!
И вот входит Он.
Том Марволо Реддл ака Волан-де-Морт. Чудесно! Ну и рожа у него... а ухмылка. Нет, конечно, любой человек имеет право порадоваться, перед тем как воткнуть кинжал в сердце своему любимому врагу, но не так же откровенно. У! Меня бьют по почкам. С размаху валюсь на пол лицом вниз. Нос зарывается в теплую золотую солому. Вспоминается лето, когда мы с Роном и Гермионой гостили на ферме ее родителей. Ее бабушка постоянно потчевала нас молоком, блинами, и сметаной. А еще там было солнце и голубое небо, только вот тебя там не было. Первые несколько дней мне было даже радостно, что меня никто не прижигает, как клеймом, поцелуями и не обнимает украдкой в темном коридоре. Я вообще не думал о Хогвартсе. Только о Токио и о твоей дочке. Как бы ей понравились эти огромные коровы на лугу и сумрачный покров леса, который неторопливо двигался вместе с солнцем уже четыреста лет. Меня научили собирать грибы. Большие склизкие и приятно-бархатные, если их вытереть, шляпки напомнили мне твои волосы. А потом руки, а потом подарки, а потом дочь, Токио и ночь после Огневиски и сакэ.
Я скучаю по тебе. Очень сильно. Мне чего-то не хватает в сердце. Кусок остался у кого-то другого. У моего Барабаса-сан.
Сильный пинок приводит мысли в порядок. Видимо, я валялся в обмороке. Ничего... Переживу. И не такое бывало!
Но боль не отпускает. Видимо, мне и вправду отпилили или откололи кусок сердца. Чье-то расплывчатое лицо маячит передо мной. Инстинктивно бросаюсь к нему и, прижавшись к мокрому холодному лбу, тихо шепчу что-то про любовь и скорбь. Лицо в испуге сжимается, и я вижу гримасу, скривившую и без того отвратительное лицо Волан-де-Морта. О, да! Настал мой звездный час!
Главный злодей этого мира испуганно отскакивает от меня и вытирает лоб рукавом черного плаща. В его красных глазах не только потрясение, но и реальный испуг. Пожиратели кучкой столпились напротив окна, разнося отвратительную вонь. Ну когда? Когда это все кончится?
Между тем, одна из вонючих фигур отделилась, и я уловил знакомый силуэт. Ты. Мой. Люблю...
Мой шепот разнесся по подземелью змеиным криком и Нагайна, королевская кобра и мать всех змей обернулась ко мне. Она знает мои мысли. Она узнала про Тебя, она прочитала твой образ в моем сердце. Я смеюсь, все замерли от отвратительного свиста вырвавшегося из моей груди.
Каменная книга... каменная... книга...
Вихрь мыслей проносится по комнате и разгоняет Пожирателей Смерти. Мы одни.
Волан-де-Морт исподлобья смотрит на своего шпиона и моего любовника. А ты молчишь, ты даже не улыбаешься! Мои ноги, наконец-то вспомнили, что от них требуется, и начали отдалять меня от пола. Секунда - и как заколдованный Щелкунчик, я падаю на пол.
Ненавижу такие моменты.
Волан-де-Морт бледен. Он дрожит. Я, конечно, не могу этого видеть, но чувствую. Его страх и… безысходность.
- Авада Кедавра! - дрожащим эхом отбивается его голос о стены - и нестерпимо-зеленая смерть мчится ко мне. Но она становится черной, худой и мертвой.
Ты спадаешь с моих рук как плащ, брошенный на землю. Изуродованная Пьета, без Иисуса. Глухой стук тела болезненно отдается во мне. Чьи-то безумные и печальные глаза кидаются сквозь темноту к тебе.
Моя рука в твоей руке. Тебе все равно. Он дрожит, Волан-де-Морт сидит напротив меня и, опустив голову куда-то тебе на брюки, плачет. Непонимающе он теребит штанину, как маленький щенок тапочек хозяина.
Стук, шум, вскрики и в двери появляется Дамблдор с Аврорами. Непонимающе, их глаза вылупляются на нас, как новорожденные орлята, и меня начинает мутить. Тошнота подступает к горлу, и я наклоняюсь к твоей голове, зарываясь в волосы.
Мертвый, но еще теплый...