Автор:Serpensortia (serpenta2004@mail.ru)

Жанр: romance

Рейтинг: NC-17

Pairing: Северус Снейп/Гарри Поттер

Предупреждение: angst, смерть персонажей

Саммари: Иногда, когда заканчиваются войны, не только наступает мир, но и открываются глаза.

Disclaimer: моя – только любовь



Большой Зал сегодня полон. Если честно, не припоминаю, когда я в последний раз видел здесь такое количество народу одновременно. Как будто факт окончания войны вернул им всем возможность мгновенно вернуться к прежним радостям жизни. А впрочем, может быть. Я не спрашивал. Мне было не до того, чтобы задавать вопросы. Я только успевал отвечать на заданные мне, да принимать сочувствия и поздравления – в равной пропорции.

Вольдеморт убит. Магический мир ликует.

Рон тоже убит. Кто оплакивает его здесь, кроме меня?

Я знаю, что не прав. Гермиона и Джинни рыдали, обнявшись, в углу Гриффиндорской гостиной, когда я спустился туда сегодня вечером, подчиняясь приказу Дамблдора. «Ты должен там быть, Гарри. Ты герой. Это – твой праздник». Увидев меня, они приободрились и даже заулыбались. Не знаю, почему меня так нервируют улыбки сквозь слезы. Может, оттого, что я вижу в них не проявление мужества, а лишь попытку казаться сильнее, чем являешься на самом деле.

Или, может быть, когда видишь, как люди успокаиваются при твоем появлении, подкрадывается ощущение, что самому поплакать не с кем. Вот и теперь они находят в себе силы веселиться, а я чувствую подступающее к горлу одиночество, как волну тошноты. Я не мог к ним присоединиться. Вначале потому, что глупо просто вот так сидеть и плакать, а теперь – потому что это «мой» праздник. Я его символ, его живое украшение, все время в центре внимания и безумно от него уставший.

Никого не волнует, что больше всего мне хочется спрятаться в каком-нибудь тёмном углу и нареветься – как никогда в жизни. Даже в детстве: попробовал бы я похныкать у Дурслей. Наверное, это из тех лет у меня манера стискивать челюсти так, что скулы белеют. Но сегодня впервые меня преследует чувство, что горло душат рыдания, которые вот-вот прорвутся вместе с очередным взрывом смеха.

Все, сил моих больше нет. Пир в разгаре, напитки льются рекой – и даже первоклассники могут видеть, что в бокалах у старших, начиная с третьего курса, не тыквенный сок. Ну в лучшем случае он там присутствует как составляющая коктейля. Наверное, сегодня Школа Чародейства и Волшебства коллективно напьется, презрев по случаю победы в войне всякие условности вроде деления на студентов и преподавателей. И никто не заметит моего отсутствия, поскольку главную свою задачу на сегодня я уже выполнил: дал им всем высказаться в мой адрес. Мне никогда раньше не приходило в голову, что слушать хвалебные речи так ужасно.

Так, куда уйти? Где меня не будут искать?

В подземелья, приходит мрачная мысль. На факультет, с которого некогда выпустился юный Том Риддл, убитый ненавидящим эти самые подземелья Гарри Поттером. Спущусь туда – слизеринцев после войны все равно мало осталось, и это меньшинство сейчас всем составом пребывает в Большом зале. Демонстрирует лояльность победившему режиму.

Спускаюсь в подземелья, наслаждаясь глубокой тишиной. Впервые в жизни мне кажется, что для тех, кто любит уединение, здесь, может быть, не так уж плохо жить. Тени от факелов дрожат на каменных сводах коридора, успокаивая мои совершенно некстати расходившиеся нервы. Раньше у меня нервов не было, и не сказать, чтобы меня радовала внезапная чувствительность.

Однако какая бы ни была чувствительность, а вот реакция явно притупилась. Выскочившего вслед за мной из-за очередного поворота Драко Малфоя я должен был встретить лицом к лицу – а уж услышать как минимум. Но поскольку этого не произошло, теперь его палочка упирается мне в горло. Взгляд у Малфоя совершенно безумный, он не говорит, а только бессвязно бормочет сквозь зубы. Еще бы, отвлеченно думает часть моего сознания, отец пал смертью верного воина Вольдеморта, мать навсегда обезображена и обездвижена не одним десятком проклятий, Малфой-манор конфискован без права выкупа, а сам Малфой может никогда больше не рассчитывать на положение в обществе и выгодную партию. Есть за что поблагодарить Гарри Поттера.

Похоже, сам Малфой того же мнения. Неизвестно, о чем он скорбит в большей степени – о родителях или о своём положении, но его отношение ко мне граничит с психозом. Даже Дамблдор советовал мне держать при приближении Драко ухо востро. Но похоже, что этот совет пропал втуне.

Малфой мне не угрожает; его смех – смех сумасшедшего. Мы оба знаем, зачем он здесь: чтобы убить меня. Тем более я сам спустился в подземелья, где никто меня не спасет. Все наверху, а я так хотел побыть в одиночестве. Эх, Добби, тебя бы сюда. От одного Малфоя ты меня однажды спас.

Я прикрываю глаза, заставляя себя удерживать невозмутимое выражение лица. По какой-то дурацкой причине моя палочка осталась в спальне, и теперь это обстоятельство может стать роковым. Вряд ли я сумею в третий раз вывернуться из-под Авады Кедавры. Хотя предыдущие два раза происходили между мной и Вольдемортом, но там у меня была палочка и презрение к смерти. А сейчас мне почему-то хочется остаться в живых. Зря, наверное; мало какие из моих желаний сбывались, и те заставляли усомниться в своей разумности. Ну рассчитался я с Вольдемортом. Стал из Мальчика-который-выжил Мальчиком-который-его-убил. И долго буду слышать это дополнение к своему имени за спиной.

Ладно, Драко, думаю я с досадой, что ты там, онемел, что ли? Язык отнялся? – я открываю глаза. Взгляд падает на лицо Малфоя, и я вижу на нем крайнюю растерянность. А на плече у моего горе-убийцы лежит рука профессора Зельеварения Снейпа. Похоже, пока Малфой неразборчиво объяснял мне, как именно будет меня уничтожать, он потерял драгоценное время, думаю я злорадно. Снейп, разумеется, останется верен своим привычкам и баллов двести с Гриффиндора снимет, но вот убить меня на своих глазах вряд ли позволит.

Наши с ним отношения за эти два года, конечно, теплее не стали, но я знаю безоговорочно, на чьей стороне был Снейп в оконченной войне. Однажды я даже спас ему жизнь во время битвы. Так что он у меня в долгу. И рука, лежащая на плече у Малфоя, лучшее тому подтверждение. Голос зельевара буднично-ровен, но бледные длинные пальцы с узкими ногтями впиваются в мантию слизеринца, словно когти.

- Мистер Малфой. Вы знаете, разумеется, что дуэли в стенах школы, в особенности, - он подчеркивает это слово, - в мирное время, запрещены. Я не вижу у мистера Поттера его палочки; предположить, что он выбросил ее при моем приближении, непозволительно даже мне.

Я фыркаю. Снейп, который не делает меня козлом отпущения! Воистину, куда катится мир? Или это как раз мир виной такому… нетрадиционному для Снейпа подходу к ситуации?

- Вы заставляете меня предполагать худшее, мистер Малфой, - бархатно-спокойно продолжает Снейп, - и ваше молчание отнюдь не улучшает картину. Надо ли говорить, что в случае смерти мистера Поттера – сколь угодно неожиданной, даже если на него упадет черепица с крыши хижины Хагрида – вы станете подозреваемым номер один? И чертовски удобным подозреваемым; во всяком случае, я бы не рассчитывал на адвокатскую помощь. Может быть, жить, не отомстив, лучше, чем отомстить и лишить вашу мать последней радости – лицезреть сына?

Снейп усмехается и легко отпускает плечо Малфоя. Его запястье кажется почти хрупким – но я вижу, как Малфой кривится и пытается пошевелить занемевшей рукой. Он уничтожен, можно даже не смотреть ему в глаза. Однако когда последний потомок чистокровного рода поворачивается, чтобы уйти, Снейп добавляет ему вслед:

- Мистер Малфой, - спина в парадной зеленой мантии замирает, - сказанное относится и к тому времени, когда вы с Поттером окончите Хогвартс. Ссутулившись и опустив голову, Малфой кивает и удаляется шаркающей походкой, так не похожей на его собственную.

Я поворачиваюсь к Снейпу в неясной надежде найти объяснение его странному поведению (в конце концов, официально учебный год еще не закончился, а я привык, что он снимает с меня баллы, как только встретит), но и тут вижу спину. Он скрывается в глубине подземелий, словно черная птица или одна из мечущихся по стенам теней. И лишь теперь я понимаю, что не видел его на пиршестве в Большом зале. Впрочем, неудивительно, что я не заметил этого факта: слишком много мест пустует. И уже не вернутся назад люди, сидевшие здесь раньше. Я предпочитаю не скользить глазами вдоль столов, не травить душу воспоминаниями о тех, кого не вернуть. А забыть их – разве друзей забудешь?.. Так что я не отметил, что мастер зелий блистал своим отсутствием.

Я стою, прислонившись к стене подземелья так, словно примерз к ней. Куда идти? Наверх? Там продолжается бурное веселье, с тостами в честь павших героев, с речами во здравие оставшихся в живых. Я не желаю возвращаться туда: там мне не место, особенно, когда убеждают в обратном. Я всего лишь рассчитался с долгами. Я не герой. По той же причине я по-прежнему не могу вернуться в свою комнату: в нее в любой момент могут ворваться Джастин, или Дин, или Невилл, с тем чтобы утащить меня в шумное общество: «Эй, дружище, сегодня нельзя грустить!» Только Рон уже не просунет в дверь свою рыжую кудлатую голову с вечным вопросом: « Гарри, ты здесь?» Если бы мне сказали, что это возможно, я бы кинулся в спальню сломя голову. Но даже маги не умеют воскрешать из мертвых.

Тут я замечаю, что пока размышлял, мое тело само отлепилось от стены и ноги несут меня вперед по коридору, аккурат тем же маршрутом, каким удалился Снейп. И меня посещает безумная идея – впрочем, не более безумная, чем его неожиданное заступничество. Я решаю нанести ему визит. Неужели он не доставит себе удовольствия снять с меня за это баллы, в ночь, когда весь замок празднует победу над Темным Лордом, а победитель шарахается как неприкаянный по его подземельям?

Я усмехаюсь и ускоряю шаги. В конце концов, перспектива пикировки со Снейпом сегодня предпочтительнее, чем слезливое обожание окружающих.

Я уже подхожу к двери кабинета Зельеварения, когда явственно слышу звон разбившегося стекла. Вероятно, профессор опрокинул одну из своих реторт, с мрачным удовлетворением думаю я. И баллы ему с самого себя снимать за неуклюжесть как-то не по чину: не с Невилла ведь.

Сейчас мы ему в этом поможем.

Ухмыльнувшись в предвкушении хорошего скандала, я распахиваю дверь… и замираю на месте. С первого взгляда ясно, что повода для смеха мне в ближайшее время не представится. Снейп, смертельно бледный, медленно оседает на пол возле своего стола, рядом с ним действительно валяется крошечная пузатая склянка. Слишком крошечная, чтобы я мог усомниться в ее предназначении. Это яд. Я перевожу взгляд на Снейпа и в три шага пересекаю разделяющее нас пространство – для того, чтобы не дать ему грянуться головой о гранитные плиты. Он невнятно стонет; под глазами проступили черные круги, волосы падают на худое изможденное лицо, липнут к покрытой бисеринками смертельной испарины коже, к высокому лбу.

Зачем ему самоубийство? Потому что ему нет здесь больше места – как и мне? И единственный выход был только этот? Ругаясь словами, которых нормальные люди знать не должны, я нюхаю его приоткрытые губы. Только бы зелье не было мгновеннодействующим. Затем решительно засовываю три пальца ему в глотку и пытаюсь вызвать рвоту.

После того, как его наконец вырвало – с кровью, с желчью и, наверное, очень больно, но желудок очистился, я нахожу в шкафу два пузырька, с очищающим кровь и с заживляющим слизистую, и насильно вливаю в сокращающееся горло. На его шее бьется пульс, едва не прорывая тонкую кожу, черные глаза смотрят на меня практически без выражения, но опыт военных действий – память о многих виденных смертях – безошибочно говорит мне, что его жизнь вне опасности. Если, конечно, он не попытается снова от нее избавиться.

Губы Снейпа искривлены страдальческой гримасой, лицо утратило привычную резкость черт, даже носогубные складки как будто слегка разгладились. Он кажется усталым, измученным и беспомощным. Я никогда его таким не видел. Неужели этот человек полчаса назад не дал Малфою меня убить?.. Я ничего больше не могу сделать для него сейчас. Поэтому только очищаю пол, воспользовавшись его палочкой. Потом я обхватываю его обеими руками, словно ребенка, и начинаю осторожно укачивать, ожидая, пока он придет в сознание.

И в первый раз с того времени, как все произошло, мою голову покидают непрерывные мысли-картинки о завершающей битве пятидневной давности. Перестает прокручиваться перед глазами сцена: Рон в крови… узнаваемый только по волосам… у ног Вольдеморта…

Тот смеется своим змеиным смехом и зовет меня: «Ну что, Гарри? Сразишься за своего друга?…»

Я смотрю на голову человека, бессильно прислонившегося к моей груди. В ней нет ни одного седого волоса. Такие, как он, не стареют постепенно, не уступают себя по частям – ни страхам, ни бедам, ни болезням, ни возрасту. Они уходят сразу. Уходят сами. А я его вернул. Вытащил. Снова – жизнь за жизнь. Теперь у нас уже двойная ответственность друг за друга. Как знать, может быть, он и не убьет меня, когда очнется. Хотя я не держусь особо за жизнь, иначе не сидел бы здесь так спокойно.

Он вздрагивает: по телу проходит волна дрожи, такая, что отзываются стуком зубы и судорожным подергиванием – пальцы. А затем он поднимает на меня помраченный взгляд из-под ресниц.

- Поттер? – спрашивает он. Глаза у него холодные – они у него всегда холодные – но на дне расширенных зрачков плещется какое-то не до конца спрятанное чувство. И, к счастью, он не задает мне идиотского вопроса о том, что я здесь делаю. Я не знаю, почему мне вдруг отказывает выдержка. Не знаю, почему всхлипываю и прижимаю его к себе.

Наверное, потому, что он один остался из того круга людей, которым я был небезразличен. Пусть со знаком минус, но небезразличен. Нет ни Рона, ни близнецов; замкнувшаяся в себе Джинни стала совсем чужой; Луна в Святом Мунго – и не узнаёт никого, ни отца, ни навещающих друзей. Даже Гермиона проводит всё свободное время с Невиллом – оба как-никак осиротели. А я – что я? Остался без родителей в глубоком детстве. Я привык. До сих пор не могу выбросить из памяти, как Герм кинула это мне в лицо, словно пощечину, пока я волок ее в Хогвартс от мадам Розмерты, вдребезги пьяную. Она, конечно, извинилась наутро, сказала, что не имела права так говорить, особенно учитывая гибель Сириуса, – но после смерти Рона что-то непоправимо ушло из наших отношений. И я с этим смирился. Смирился со своей проклятой славой и сопутствующим ей внутренним одиночеством так же, как Снейп – со своей репутацией и отталкивающей внешностью, внезапно думаю я. Мы с ним похожи – настолько, что я понимаю его. Впервые в жизни. Именно сейчас, когда спустя несколько недель мы сможем никогда больше не сталкиваться в коридоре.

Я не могу отпустить его; мои объятия становятся судорожными и он, конечно, не может уже этого не замечать. Я жду, когда он остановит меня словом, но не могу заставить себя разомкнуть руки. Я зажмуриваюсь, когда слышу его голос. Однако произнесенные слова заставляют меня усомниться в том, что это действительно рядом с ним я сижу в крайне неудобной позе на полу.

- Поттер, вы ничего не ели за столом. Вам необходимо поужинать.

От неожиданности я забываю удивиться, забываю подумать, что, значит, он все же был в Зале – даже видел меня. Я глупо говорю:

- А вы, сэр? Вы тоже не ужинали. Вы не хотите?– Идиот. У него же желудок сожжён зельем.И вряд ли Снейп признается мне, что хочет есть. Точно.

- Не думаю, чтобы мое самочувствие касалось вас, Поттер, но я не голоден. – Я же говорю, наивно было рассчитывать на другой ответ, верно? При том, как именно меня только что касалось его самочувствие.

- Тогда я тоже не голоден, - зло отвечаю я, игнорируя четырехдневное урчание в животе. Я не могу есть. Странно, что практически не испытываю голода. То есть я знаю, что тело следует кормить, но только умом. А никаких побудительных мотивов у меня нет. Кроме этого урчания.

- Благодарю, - отвечаю я резко. Снейп яростным усилием выпрямляется, оказываясь со мной лицом к лицу. Мы сидим на ледяном полу и сверлим друг друга глазами. Когда-то я опасался, что меня испепелит этот взгляд. А теперь он доказывает мне только, что есть еще человек, которому не все равно, что я жив. Даже если чувство, которое он ко мне питает, застарелая ненависть. По крайней мере, это не абстрактная симпатия Дамблдора, и не влюбленность Парвати, которая делала меня посмешищем всего факультета. Особенно с тех пор, как я осознал, что меня не интересуют девушки. Хотя, честно признаться, до настоящего момента меня и мужчины не волновали. Какая, к черту, любовь, какие мечты, когда все мы существовали на готовой вот-вот взорваться пороховой бочке? Не знаю, у кого как, у меня романтических мыслей почему-то не возникало. Ну или они имели исключительно абстрактный характер. Самое время перейти от абстракций к конкретике, правда? Конечно, находились парочки, которые по той же причине – дескать, завтра все равно умрем – безудержно предавались сексу, постоянно меняя участников. А меня никогда не волновал секс как таковой, даже в период полового созревания. Может, дело было в том, что я всегда и для всех был Мальчиком-который-выжил, с которым здорово бы перепихнуться. Которого бы слушались в постели, ублажая все капризы.

А вот здесь я не звезда. Не герой магического мира. Не знаменитость, ночь с которым повышает самооценку. Здесь я даже не главный. И это меня дико, неожиданно возбуждает. Знать, что встретишь отпор. Знать, что не будешь принят восторженно, чего бы ни взбрело тебе в голову. Этот человек меня не терпит – никогда не терпел. Почему я раньше никогда так о нем не думал? И почему он так смотрит на меня. Потому что по твоему лицу всё читается, Поттер. Я краснею и отвожу глаза. Как я мог так о нём подумать?.. Конечно, обмолвки Сириуса были достаточно недвусмысленны, но это ведь можно объяснить их взаимной ненавистью – Снейпа и Мародеров. Сириус мог солгать мне. Очернять Снейпа, не подозревая, что его крестник как раз именно таков, каким Сириус изображает школьного врага. Трудно сказать, какую ориентацию исповедует слизеринский декан. Но мне и моя не была двадцать минут назад доподлинно известна. А теперь я уверен.

Я уверен – потому что никогда никого так не хотел. Потому что он такой же, как я. Потому что он сильнее меня. Он способен меня понять. И вполне может статься, он меня до глубины души и памяти ненавидит. Я ему – небезразличен. Снейп не мешает мне думать и молча шевелить губами, торопя про себя непослушные мысли. Я уже забываю о том, что мы вообще разговаривали, когда он внезапно произносит:

- И все-таки вы должны поесть, Поттер. Морить себя голодом недопустимо, особенно для победителя Вольдеморта. – Он нашаривает свою палочку и медленно, однако уверенно поднимается с пола, разворачивается к камину:

- Incendio!

- Я не голоден, - негромко, но упрямо повторяю я, поскольку дело явно движется к принудительной кормежке. Я правда не хочу есть – пустоту в душе пищей не заполнишь. Снейп смотрит на меня сверху вниз. Затем хмыкает:

- В таком случае, я вас не задерживаю.

О, нет. Не выгоняй меня, приходит запоздалая мысль. Я опускаю голову. Ладно, ужин так ужин, если еще не поздно. Похоже, с противоядиями я как раз успел, и Снейп вполне оправился. Перед моими глазами появляется рука – она предлагает мне подняться с пола. Я хватаюсь за твердую ладонь и встаю, ощущая, как вздрагивает что-то у меня внутри. Сердито я проглатываю это ощущение. Но я никак не могу отпустить холодные пальцы – это первое живое человеческое касание, имеющее личное значение, первое напоминание о том, что жизнь продолжается. И я держусь за Снейпа, уже не спасая конвульсивным объятием его жизнь, а просто… просто держусь. И Снейп почему-то не сопротивляется. Наверное, это последствия отравления. Головокружение или еще что, говорю я себе, отчаянно пытаясь отцепиться. Не может же он… не возражать.

А потом длинные пальцы поднимают мой подбородок, и жесткий рот решительно завладевает моими губами. Я зажмуриваюсь; по мне пробегает такая же дрожь, что и по его телу несколько минут назад. Нужно остановиться, нужно прекратить это, кричит голос в моей голове. Как потом я смогу взглянуть ему в глаза? Но я только прижимаюсь плотнее, скольжу руками по мантии и не могу сдержать вздох облегчения, когда в ответ он с силой привлекает меня к себе. Может быть, потому, что он вдвое старше меня. Может быть, потому, что он единственный, чей жизненный опыт настолько сопоставим с моим собственным. А может, у Снейпа просто талант – но я ощущаю, как разливается в груди обжигающее тепло, как отпускает напряжение каждый нерв моего тела. И дело тут вовсе не в тепле разгоревшегося камина.

Внезапно пугаясь, что он остановится, я запускаю пятерню в тяжелые волосы, кладу дрожащую ладонь ему на затылок, побуждая склониться ближе, прижаться еще теснее. На секунду краем сознания я отмечаю, что густые пряди вовсе не такие грязные, какими я привык их считать. А потом не могу удержать горловой протестующий звук, когда Снейп неожиданно отрывается. Секунду он пристально смотрит мне в глаза. Я не отвожу взгляда; атмосфера тишины сгущается, пробиваемая неслышными грозовыми разрядами. А затем звучит запирающее дверь заклинание, и он возвращает меня к поцелую – еще более яростному, чем первый. Мои губы дрожат под его губами, но руки, хоть и нервничают, наконец находят застежку высокого воротничка его мантии. Он нужен мне, думаю я с внезапным отчаяньем. Нужен. Только бы он не оттолкнул меня. Поцелуй длится, почти безжалостный в своей чувственности. Меня никогда так не целовали. Я никого так не целовал – возможно, я и не умею. Зато я умею отвечать.

Я чувствую, как уходит из-под ног каменный пол, как плывет окружающая действительность, и хватаюсь за его широкие плечи, как за последнюю нить, соединяющую меня с реальностью. Когда мои пальцы касаются его кожи, у меня вырывается стон. Снейп еще раз отстраняется и удерживает меня на расстоянии вытянутой руки. Взгляд его непроницаем, и кроме выступивших на лице алых пятен, ничто не свидетельствует о том, что его спокойствие пошатнулось.

- Ты уверен, что хочешь этого? – спрашивает он голосом, чуть заметно вибрирующим от напряжения. - Ты вполне можешь уйти, я не стану препятствовать.

- Я останусь, - отвечаю я хрипло, умоляюще глядя ему в глаза. Мне хотелось бы казаться невозмутимым, но похоже, моя система самообладания дает сбой. Его прикосновения тревожат меня больше, чем нежные девичьи поцелуи в полумраке хогвартских галерей, сильнее, чем дольше необходимого задерживающиеся для рукопожатия руки приятелей из моей команды. Я не могу объяснить себе этой перемены: разве что Снейп знает какое-нибудь заветное слово или жест. Но у меня нет воли, чтобы ужаснуться власти, которую он приобрёл надо мной этим поцелуем.

- Я хочу остаться, - повторяю я. – Прошу тебя… Северус.

Это имя, произнесенное моим голосом, звучит словно пароль к двери, запертой на неснимаемые наговоры. Словно запретный плод во рту, оно ласкает мой язык. Снейп вздрагивает, услышав его. А вслед за тем протягивает руку и проводит по морщинке между моими бровями. И голос его звучит совсем иначе, чем я привык за семь лет, когда он отвечает:

- Ты забываешься, Поттер? Назвать преподавателя по имени… а где же обязательное дополнение: «сэр» или «профессор»? Снять с вас баллы, мистер Поттер?

Я гляжу на него и вижу, как губы вздрагивают в необычной для них усмешке. Собственно, она больше похожа на улыбку. Я так же нерешительно улыбаюсь в ответ:

- Ты забыл добавить обращение на ты.

Снейп хмурится. Я в панике думаю, что сейчас он все-таки велит мне убраться из своих комнат – раз я не понимаю тонких намёков. Но вместо этого он меряет меня насмешливым взором и внезапно, обхватывая за плечи, придвигает к себе.

- Значит, ты хочешь остаться? – спрашивает рот у моего уха, посылая по шее мурашки. Я киваю и утыкаюсь в его плечо. Что бы ни было дальше, сейчас я не хочу уходить. Мне некуда идти – и я не уверен, что хочу проверять, изменился ли этот факт за время, что я нахожусь здесь. Я закрываю глаза и подставляю ему губы в надежде на еще один поцелуй. Он прикасается к моему лицу легкими, порхающими движениями, холодные подушечки пальцев гладят веки, скользят по линиям щек, исследуют ямку между ключицами. Я не очень верю, что эти прикосновения принадлежат Снейпу. Мне почему-то страшно открыть глаза. Меня недаром дразнили последним девственником Хогвартса – происходящее для меня полная терра инкогнита, и я не представляю, как дать ему это понять. Как он среагирует на мою подкованность в теории и абсолютный ноль в практике? Но, Мерлин, как же я хочу его. Даже если бы мне пригрозили Crucio, я не сумел бы оторвать себя от этой одаренной руки. Моя собственная рука невольно ныряет к паху – только для того, чтобы быть остановленной.

- Подожди, Поттер, - говорит он мне, неторопливо проводя ногтями по линии ребер. Когда я успел оказаться до пояса обнаженным? Я тянусь к его рубашке, и вновь встречаю сопротивление. Но на сей раз я настойчив.

- Нет, - снова шепчет Снейп, возвращая мое запястье к себе на плечо, - мы не можем заниматься этим одновременно.

- Почему? – спрашиваю я, пытаясь выровнять голос. Что делают со мной его руки? Я чувствую, что вот-вот не смогу сдержать долго подавляемые слёзы, которых за исключением Рона и Герм никто не видел. И это было давно. Еще до войны. С тех пор я ни разу не плакал. Наверное, некогда было. Он знает, что мне нужно. Его действия вызывают во мне совершенно безумный отклик, будоражат чувственность, которую я с подачи прежних подруг и приятелей привык считать средненькой. Вот потому у меня с ними ничего до конца и не было. Но Снейп?! Откуда он знает? А он именно что знает, а не импровизирует: он касается точек и участков на моем теле, которые никому и в голову не приходили. Раскрытая ладонь. Сгиб локтя. Солнечное сплетение. Откуда он знает? И почему он не дает мне к нему прикасаться?

- Потому что это твой первый раз, и он должен быть правильным, - отвечает голос Снейпа; я, видимо, снова заговорил вслух. Скверная привычка, выдающая моё повседневное одиночество. Когда-то я разговаривал с вещами в чулане под лестницей, а теперь общаюсь с гранитными валунами, из которых сложен этот замок. Одиночество – оно мой самый надежный спутник. Нигде не отстанет. Я глубоко вздыхаю, загоняя, наконец, слезы обратно под ресницы.

И чувствую, как рука Снейпа ложится мне на спину, направляя к двери в дальней стене кабинета. Я покорно двигаюсь к указанной цели, даже не задумываясь о том, куда, собственно, он ведёт меня. Меня сейчас гораздо больше интересует тот факт, что он понял отсутствие у меня опыта – вычислил, догадался – и не сделал из этого событие. Мне не пришлось столкнуться ни с одной его саркастической репликой. Ничего не понадобилось объяснять. Я попал в знающие руки. Я часто признавался себе, что хочу этого. Вот только не ожидал, что это будут руки Снейпа. Кровать узкая и жесткая, замечательно вписывающаяся в спартанскую обстановку вытянутой как пенал комнаты. Стол, пара стульев, шкаф и кресло с высокой спинкой у еще одного неразожженного камина – кажется, это всё – впрочем, по сторонам смотреть нет настроения.

Снейп – даже сейчас я не отваживаюсь про себя называть его по имени, которое сумел произнести в кабинете – легонько толкает меня в спину. Я послушно ложусь, поглядев на него с некоторым недоумением. Я думал, поза должна быть несколько иной. Однако похоже, моего мнения тут никто не спрашивает. Я стараюсь не испытывать облегчения по этому поводу, или хотя бы сделать его не таким заметным. Снейп внимательно смотрит мне в глаза; его правая бровь медленно поднимается в таком знакомом ироничном изгибе.

- Поттер… Не думал, что увижу тебя на своем скромном ложе. Золотому мальчику больше подошли бы шелковые простыни и пуховые подушки, разве нет? – Он фыркает. Непонятно почему, меня не задевает его колкость. Я так хочу его… долго мне не выдержать, и он это знает.

- Меня вполне устраивает это шерстяное одеяло и греческая подушка, - отвечаю я хрипло. Неужели сейчас он вступит со мной в интеллектуальную дискуссию? Я не переживу такого издевательства. Но Снейп, кажется, тоже не слишком настроен на разговоры. Он задает только один вопрос:

- Чего ты хочешь от меня?

- Тебя, - говорю я решительно и, смею надеяться, достаточно конкретно, - я хочу тебя. Быть с тобой.

Он глубоко вздыхает в ответ и склоняется надо мной. Его ладонь неспешно скользит по моей груди, ребрам, бедру – и ложится на мою скрытую тканью брюк промежность. А его губы, от которых мне так хочется еще хоть мимолётного касания, смыкаются с моими в глубоком, затягивающем в бездну поцелуе. Я мучительно пытаюсь удержаться на краю, не позволить себе соскользнуть туда, но понимаю, что не в силах этого сделать. Так давно желанны прикосновения, так властно прижимается ко мне его решительный рот, так уверенно и горячо растирает его рука мой член, скрытый брючной ширинкой – я проигрываю битву с собственным телом и кончаю с протяжным стоном, содрогаясь в сильнейшей судороге и видя вспыхивающие перед глазами цветные круги. А потом никак не могу унять дрожь – кожа продолжает покрываться волнами мурашек, хотя Сн… Северус уже разжёг камин, и в комнате тепло.

Я не решаюсь открыть глаза. Ну да, я девственник, я был перевозбуждён – но я не переживу, если он меня высмеет. Я лежу, слушаю своё колотящееся в груди сердце и чувствую, как долгую паузу постепенно заполняют неловкость и смущение. Слава Мерлину, я все-таки не голый. И Снейп тоже. Мне очень хочется позвать его по имени. Но для этого нужно открыть глаза – хотя бы из вежливости. А этого я сделать не могу. Я их вообще больше никогда не открою, приходит в голову замечательная идея.

- Подвинься, Гарри, - произносит Снейп внезапно рядом со мной. По комнате он передвигается абсолютно бесшумно – секунду назад сквозь неплотно сомкнутые ресницы я видел его силуэт у камина. Я торопливо подвигаюсь на софе, она слегка прогибается под опустившимся рядом телом. Я приоткрываю глаза и тут же встречаюсь с ним взглядом. Первое побуждение – захлопнуть веки снова – я после секундной борьбы с собой отвергаю как недостойное, и не отвожу глаз, хотя до корней волос заливаюсь горячим румянцем.

- Ну а теперь, Гарри, - начинает Снейп замечательно невозмутимым тоном, - когда гормональная буря улеглась, не хочешь мне объяснить, зачем пришел в мои подземелья?

Мои. Вот так вот. А что вы хотите – декан Слизерина. Который только что впервые обратился ко мне по имени. Я поднимаюсь на локте и безмятежно говорю:

- В смысле, заняться любовью или спасти тебе жизнь?– Меньше всего я ожидаю увидеть на этом лице, которое впервые действительно спокойно в моём присутствии, маску холодного бешенства. Что это – реакция на вырвавшееся слово? Но это же не было сексом. Для меня не было. Снейп гневно смотрит на меня и сквозь зубы повторяет:

- Зачем вы заявились в мои комнаты, мистер Наследник Гриффиндора?

Я не понимаю. Я действительно не понимаю, за что он вдруг сердится на меня. Я поднимаю голову, пытаясь поймать его взгляд, прыгающий с предмета на предмет. Не удается. Наконец Снейп справляется с собой и произносит в той же степени хладнокровно, в какой секунду назад не владел собой:

- Отлично, Поттер. Вы спасли мне жизнь. Я ваш должник, не так ли? Ведь то, что сегодня я… снял вашу депрессию, искупает лишь мой первый долг вам по той же причине? Что ж, замечательно, я пополню свой список долгов. Только учтите: если вы попытаетесь спасти мне жизнь еще раз… и преуспеете в этом… после я собственноручно сверну вам шею. А теперь – заклятие, очищающее одежду, вы, вероятно, знаете. Приводите себя в порядок и катитесь отсюда.

Мне режет слух его внезапное возвращение к обращению на вы. Мне совершенно не улыбается становиться снова Поттером после того, как я, пусть несколько секунд, был для него Гарри. И зачем ему понадобилось оскорблять меня, намекая, что своими действиями четверть часа назад он только улучшал моё самочувствие? Только рассчитывался с надоевшим кредитором? Видит Бог, я никогда не спросил бы с него долг за спасение жизни. Ни тот давний, ни сегодняшний. И это не я выпил сегодня яд вместо Усладэля. Он не задал мне этого вопроса в самом начале, когда пришёл в себя, не задал, когда вёл к себе – значит, тогда его ничто не смущало. Что изменилось теперь? Зачем он делает мне больно? Думай, Гарри, думай, твержу я себе, другого шанса не будет. Как я смогу уйти отсюда без права возвращения, зная, что нашёл своё место? Как я признаюсь ему в том, в чем долго не решался признаться даже себе, если дело будет происходить при свидетелях, если мы никогда больше не останемся наедине? А мы не останемся, если сейчас я не пойму, за что он меня мучает. Так он ведь не подозревает, что я мучаюсь, осеняет меня. Он защищается – как не раз защищался я сам. Обороняет свои границы от вторжения, которое причинит боль. Но с чего он взял, что я причиню ему боль? Где логика? Логика в том, что все мои слова и поступки здесь сегодня имели одну окраску, а смущенное молчание в последние пятнадцать минут – совсем иную. Ведь он не знает, отчего оно; оно возвращает нас к прошедшим в бесплодной войне друг с другом годам моего студенчества.

Он думает, что я сожалею. Он считает, что по-прежнему противен мне. Как враг моего отца. Как бывший Пожиратель смерти. Что я спас его затем же, зачем в своё время мой отец защитил его от Люпина – чтобы иметь возможность однажды потребовать беспрекословного исполнения любого желания. Но я не Джеймс Поттер. У меня другие мотивы. И от меня не избавиться сеансом «успокаивающего» секса с ранящими словами напоследок. Особенно когда они ранят не только меня, думаю я, искоса следя за Снейпом, застывшим, словно изваяние, указывающее на дверь. Я не уйду, тут он может не надеяться. Или не бояться. Он не догадывается, что я осознаю, наконец, то, что давно понял и пытался донести до меня Дамблдор: мы оба аутсайдеры. По разным причинам, но со схожими судьбами. Нам обоим Вольдеморт жизнь переехал. Только вот если бы не Мародеры, кто знает, случилось ли бы это с его жизнью? Или это Джеймс и Сириус, заводилы компаний и любимцы публики, толкнули его на Тёмную сторону, где он рассчитывал найти поддержку, обрести силы для самообороны. И откуда он потом годами искал путь назад, надолго, если не навсегда, застряв в положении летучей мыши – не с крысами и не с птицами.

Боже, Северус, думаю я и понимаю, что смеюсь – негромко, но неудержимо, и по щекам текут щекочущие слёзы. Я рывком изворачиваюсь на кровати, с силой опускаю ему руки на плечи – и приникаю к губам так мягко, что это совсем не вяжется с агрессивными выражениями наших лиц. Он не ожидал подобной реакции, поэтому пару секунд лежит неподвижно – и его губы слегка вздрагивают под моими. Он растерян так же, как был растерян я, там, в его лаборатории. Теперь мы поменялись местами. Но мгновение уходит – и Снейп сильным движением сбрасывает меня с себя. Глаза его недобро прищурены, и я чувствую, что сейчас прозвучит убийственное слово. Я не намерен дать этому произойти. Со сноровкой многолетнего игрока в квиддич я подныриваю под его руку и всем весом наваливаюсь ему на грудь, заставляя снова лечь.

- Поттер, - ледяным голосом вопрошает Снейп, - вы ищете смерти?

О нет. Я ищу тебя. Ищу уже давно. И наконец-то нашёл. А что Гарри Поттер находит, того не выпускает.

- Северус, - говорю я с бесконечной усталостью и странным образом усиленной ею нежностью, - я не смотрел на тебя сейчас не потому, что сожалею о произошедшем.

Чёрные глаза впиваются в моё лицо немигающим взором. Так-так, кажется, мой анализ его поведения оказался точен. Он ждёт объяснений. Я вдыхаю поглубже и заставляю себя терпеливо продолжить:

- Просто… это было впервые для меня. Я боялся, что ты будешь смеяться. Боялся твоей иронии. Что ты посмотришь на меня и я пойму, что и здесь оказался неучем – как у тебя на Зельях… Не выгоняй меня, Северус, прошу тебя, - против моего желания по щекам снова начинают течь слёзы. За последние годы их во мне, видимо, насобиралось очень много, и теперь они никак не кончаются. Одна из капель падает Снейпу на лицо. Он не вытирает её, но задумчиво проводит пальцем по мокрой полоске на моей щеке. - Я хочу быть рядом с тобой, если… если только ты не против, - заканчиваю я шепотом.

Несколько минут в подземелье стоит глубокая тишина. Я закрываю глаза, признавая своё поражение, и на этот раз самостоятельно отрываюсь от него, поднимаюсь, чтобы уйти. В конце концов, там, во внешнем мире, глубокая ночь, праздник наверняка уже кончился, и я смогу незамеченным прокрасться в свою комнату. А потом никогда больше не попадаться ему на глаза. Сильная рука останавливает меня, впиваясь ногтями в предплечье так, что наверняка потом проступят синяки. Я должен посмотреть на него. Но я уже снова не могу встретиться с ним взглядом.

- Гарри, - говорит Снейп, и я вздрагиваю и тянусь на звук этого имени. – Останься.

Говорит он тихо и абсолютно неразборчиво, но я слышу, и у меня в третий раз за этот вечер прорываются слёзы. И еще у меня предательски урчит в желудке. Я раздраженно хлопаю по нему рукой и сажусь на софу, скольжу пальцами по его худому, но сильному и жилистому телу. Мне хочется прижаться к нему. Хочется наконец лишиться девственности. Я так долго искал человека, с которым захочу это сделать. Снейп не останавливает моих изучающих действий. Он даже закрывает глаза. И когда моя ладонь всё настойчивее гладит выпуклость на его мантии, он весь тянется навстречу моим движениям. Он прав, для меня его прикосновения были первым разом. Первым, когда ко мне прикасались так, первым, когда я позволил кому-то настолько войти в своё личное пространство. И я не могу не думать о том, что, возможно, мои действия для Снейпа – тоже в своем роде первый раз. Мне хочется продолжить это. Хочется слить воедино не только души, которые сегодня, похоже, вообще мало советовались с телами – иначе как бы мы оказались в такой ситуации – но и физические оболочки. Он открывает глаза и встречается со мной взглядом. В нем отчетливо проступает насмешка. Я не понимаю, чему он усмехается, но он не сердится – и я улыбаюсь в ответ. Затем он перехватывает моё запястье и подносит к своим губам, легко касаясь ладони. Я вздрагиваю, отнимаю руку и решительно начинаю расстёгивать его шелковую черную рубашку. И слышу негромкое:

- Гарри. Я действительно рад, что ты здесь. Я ждал – и боялся, ты никогда не поймёшь… никогда не придёшь. Но ты пришёл, и это больше не обсуждается. В принципе, ты вообще можешь больше не выходить отсюда без необходимости. И на вашем месте, мистер Поттер, я бы не рассчитывал сегодня на спокойный сон.

Я расцветаю от радости в ответ на это открытое предложение. Никогда не подумал бы до сегодняшнего вечера, что Снейп умеет выражаться открыто.

Впрочем, я много о чем никогда не думал до этого вечера. Например, о том, как ласкает слух его латинское имя. Какие у него чуткие губы. Какая бездонная чувственность – я горю желанием узнать её глубины. Я чувствую, как на моём лице вспыхивает неудержимо-счастливая улыбка, и даже не пытаюсь её скрыть.

Вот теперь и у меня начался праздник. «Мой» праздник. На моей улице. И может быть даже – я оглядываюсь по сторонам – в моём доме.

Северус наблюдает за мной; во взгляде его прыгают смешинки. А потом он легко вскидывается с постели и заканчивает: