13.06

Иногда мне кажется, я могу его убить. Правда, могу. Я наверное и сам тогда умру. А может, нет. Никто ведь не знает.

Я проснулся сегодня поздно. Солнце светило прямо в глаза, не давая снова погрузиться в приятную дрему. Я мысленно послал его, а заодно и того, кто придумал день, в дальние дали. Постоял под душем. Всегда любил это ощущение, когда тонкие струи ласкают твое тело, словно очищая и благословляя. Вот почему мне нравиться дождливая погода. И ему тоже, я знаю.

Отец сидел, о чем-то задумавшись, в гостиной, рассеянно потирая руки и опустив голову. На нем были эти его высокие ботфорты, которые достают ему почти до середины бедра, - хотя ноги у него длинные, порой я думаю, даже длинней чем у матери, - он обычно их одевает, если ходит к свои борзым.

Когда я вошел в комнату, он поднял лицо и в глазах его я прочел - он знает. Не важно откуда, но знает, о моей вчерашней проделке. Он молча смотрел, как я иду к нему, через бесконечное пространство светло-синего ковра, пока я ни сел рядом и ни поздоровался. Он кивнул.

Сколько он еще собирался молчать и сверлить меня взглядом? Я потерял терпение и, взяв со стола вазочку с клубникой, начал медленно и вяло посасывать ягоды. Есть вообщем-то не хотелось, но не сидеть же, как пень, играя в гляделки.

Наконец он тихонько произнес:

-Ну, и что ты хотел этим сказать?

Я поперхнулся. На одно сумасшедшее мгновение мне подумалось: может я правда что-то сказал и не заметил. И что именно? Или он о моем "добрый день"? Пока понял, что отец имеет ввиду свою свору, он уже успел встать и отойти к окну. Да, разговор, видимо, предстоял серьезный. Он всегда так делает, когда что-то его выводит из равновесия. А нарушить покой Люциуса довольно сложно.

-Вы о чем, отец?

-Ты прекрасно знаешь, о чем. Драко, ты уже давно вырос из того возраста, когда занимаются подобной чепухой.

-Я вас не понимаю, - я решил запираться до конца.

Он приблизился, взял меня за подбородок, только кончиками пальцев, но кожу все равно неприятно защипало. Удивительно, как нечто настолько нежное может причинять такую боль, особо не прилагая к тому усилий.

-Драко, я начинаю считать, что ты вообще не отдаешь себе отчета в том, что происходит непосредственно у тебя под носом. Ты хоть представляешь себе, в какое время живешь? Ты понимаешь, что я не могу нянчиться с тобой, как раньше?

Раньше? Ну и у кого из нас теперь проблемы с адекватной оценкой реальности?

Вероятно, он прочел мои мысли. Я не так хорошо еще владею собственной мимикой. Он отпустил меня.

-Чего ты от меня хочешь?

Пожалуй, я мог бы сказать. Описать во всех подробностях. Вряд ли его это бы удивило или шокировало. Но услышать подобные вещи из уст собственного сына, это, наверное, слегка черезчур даже для него. Стоило пожалеть своего старика.

Старика… Я видел родителей своих однокурсников. Маги, конечно, дряхлеют намного медленней, чем эти убогие маглы, но уже теперь многие из них заметно отличаются от своих юношеских фотографий. И не в лучшую сторону, хочу заметить. А Люциус… Кажется, фраза о том, что "время проходит, не задевая его" придумана специально для этого случая. Он почти не менялся, сколько себя помню. Только властные складки в уголках рта обозначились резче, да в льняных волосах начали поблескивать, если он вдруг забывает сполоснуть их специальным отваром, серебристые пряди. Пока их не много, но все же…

И тут я возьми и брякни:

-Поиграйте со мной в шахматы.

У него брови на затылке исчезли, честное слово! Он немного постоял так, и я начал думать, что вот сейчас он просто развернется и уйдет, как обычно. Но он внезапно ударил в ладоши и, когда появились домовики, приказал принести шахматный столик. Пришла моя очередь хлопать ртом, как золотая рыбка.

Однако он расставил фигуры, и черные кони уже рыли копытом молочно-шоколадную поверхность доски.

Люциус жестом пригласил меня к партии. Растерянно разглядывая два готовых к сражению войска, я сам не заметил, как сказал:

-В школе мы обычно играем на раз…желание.

Оп! Мой взгляд нервно метнулся на его лицо, невозмутимости которого могли позавидовать арктические ледники. В притворном изумлении он чуть приподнял бровь, взмахнув ресницами. Они у него черные. Это меня всегда поражало. У нас с матерью блекло-рыжие, а у него - как смоль. Смотрится в контрасте с общей бледностью так необычно, что и не скажешь сразу, красиво или нет.

-На разжелание? - он едва заметно передразнил мой голос, сохраняя ту же серьезную мину.

-Ну да, - с готовностью подтвердил я, если он хочет подурачиться, так что ж. - Проиграл и - раз! - исполняй желание!

Мне удалось заставить его слегка улыбнутся. Это уже прогресс.

-Время идет, а нравы остаются прежними, а? - спросил он, не известно к кому обращаясь. - Хорошо, будь по-твоему, сыграем на "разжелание". Если я выиграю, ты в одиночку будешь чистить псарню.

Я поморщился. Все-таки у него задатки отъявленного садиста.

-Идет. А если я - пойдем рыбачить на мыс.

Определенно, сегодня я поставил исторический рекорд по доведению Малфоя до крайней степени удивления.

-Что с тобой, Драко? Ты не заболел?

-Не похоже. Вот с утра голова раскалывалась, но это… от неправильного режима.

-Хотел бы я знать, где ты его прячешь, - пробормотал он. - Приступим?

Он играет хорошо. На самом деле, просто великолепно. Но его манера, как получше выразится?.. Слишком академична, строго выверена, просчитана. Возможно, так и надо "по науке". Меня учила Нарцисса, а вы знаете, как играют женщины. Хорошо еще, если дают себе труда выучить, как именно ходят фигуры. Я никогда не задумывался над тем, где нужно применить "защиту Луга" ⁸ или там "позицию Морганы" ⁹ . У меня в связи с последним словосочетанием обычно возникали строго четкие ассоциации, к шахматам имевшие весьма опосредованное отношение. Мы с ним редко играли, всего-то раза два-три, но я прекрасно мог предсказать, не заглядывая в чашку ¹⁰ , куда он направит свои фигуры. И у меня был двойной стимул победить.

Его пехота первым мощным броском смяла и обратила в панику моих солдат. Я легко позволил ему это, заманивая дальше в тыл и готовя ловушку. Второй раунд битвы уже был за мной. Всю его хваленую невозмутимость как рукой сняло. Сложив ладони, он напряженно вглядывался в развернувшуюся перед нами баталию и пощелкивал языком. Я уже говорил, насколько близко к сердцу он принимает, когда его обходят там, где сам он считает себя ассом. Я даже начал жалеть, что затеял все это, когда на доске осталось всего-навсего жалких пять белых фигурок. Его король, в отчаяньи ломая руки, с мольбой взирал поочередно на нас обоих. Можно было предложить ничью, но, подумав, я понял, что это унизило бы Люциуса только больше.

-Шах.

Отец поднял руку и пальцем указал королю, на какую клетку ему следует перейти. Обреченно понурившись, он подчинился, но мой ферзь дышал ему в затылок.

-Мат!

Трезво оценив обстановку, мой противник наконец дал своему полководцу добро, и тот, вытащив откуда-то из пол своей хламиды огромный белый платок, замахал им над головой.

Мы пожали друг другу руки.

-Отличная игра, сын.

-Спасибо, отец.

Он откинулся на спинку кресла, и я рискнул спросить:

-Когда я могу получить свое желание?

-До вечера мне нужно будет забрать кое-какие бумаги, - задумчиво проговорил он.

-Вы могли бы послать за ними эльфа.

-Драко! - вот, опять этот взгляд!

Снова я сделал что-то не так.

-Простите… Тогда, быть может, уйдем на всю ночь? Говорят под утро в затоне ловиться особенно хорошо.

-Знаешь, когда я был в твоем возрасте, я обычно водил туда своих подруг…рыбачить.

Я почувствовал, как несколько пятнышек багровой краски засветились на скулах:

-Ну а теперь я поведу вас.

-Хорошо, - вдруг уступил он, будто не заметив двусмысленности моей фразы. - Я постараюсь не задерживаться.

Он и в самом деле почти не опоздал. Возможно, минут на сорок. Всегда безукоризненно пунктуальный в делах, отец с друзьями выдерживал приличествующую положению паузу, а со мной… Ну, вы сами понимаете.

Я сам собрал и сложил все вещи, не зная чем занять себя до его возвращения и послал домовиков отнести их туда, куда мы собирались отправится. Потом присел на лестнице и закурил. Обычную сигарету. Я вообщем, редко курю. Только когда нечего делать.

Мы вышли из дома около десяти. Небо еще светилось догорающим факелом солнца, а ночные цветы уже начали отдавать небу свою благоуханную сердцевину, точась сладким соком. Стараясь попасть в ритм его шагов, я пристроился по правую руку от Люциуса и слушал, как он насвистывает себе под нос, время от времени, разбавляя молчание короткими спокойными замечаниями. Говорить не хотелось, я просто наслаждался тем, что вот - он идет рядом со мной, и я могу чувствовать его дыхание на своей щеке, когда он оборачивается ко мне, настолько узка тропинка. И я благословлял все дубы и ясени на свете. Я могу касаться его руки своей, если вдруг ненароком слетевший лист падал кому-нибудь из нас на голову и приходилось стряхнуть его. И я упрашивал Мерлина, или Господа, или кого угодно, что бы началась осень.

На мысе было холодно от пробивающего до костей ветра. Мы спрятались в тихом закутке над затоном, где вода лежала гладко и ровно, как полированная поверхность зеркала. Закинули удочки. Клевало вяло. Скоро мы совсем позабыли, зачем пришли сюда и просто беседовали, перешучивались, уничтожая содержимое корзинки с провиантом.

Уже поздно ночью я спустился к воде ополоснутся, а когда вернулся он спал, завернувшись в большой плед. Один конец был приглашающе отвернут, и я забрался под него, прижимаясь ближе к отцу. Горло снова перехватило от запаха его тела, от этой одуряющей близости. Я положил щеку на его плечо и долго вглядывался в умиротворенное лицо. Порой мне начинает чудиться, что я сам себе все придумываю, что мне просто не хватает его заботы. Но сейчас, как никогда, я со всей отчетливостью понимаю, что действительно люблю его, совсем не так, как ребенок должен любить родителей. И где должен? Это не входило в мой контракт! У нас не особенно принято любить. Любовь - слабость. Любовь - потеря времени и денег.

Однако, я еще помню, как он когда-то смотрел на маму, хотя и было это так давно. И я хочу, что бы он смотрел на меня так, как смотрел на нее тогда, что бы говорил мне те же слова, что говорил ей тогда, чтобы обнимал меня так, как обнимал тогда ее, что бы целовал меня так, как…

Наверно, я мог бы его убить. Если бы точно знал, что жизнь моя после этого не превратиться в жалкое, бессмысленное, безрадостное существование.