21.06

Шестнадцать ступенек ведет от ровной гравиевой площадки перед домом к парадным дверям. Я жду, когда же он сделает эти шестнадцать шагов, когда погрузится в тишину особняка и поймет, что ее больше здесь нет. И никогда уже не будет. Сегодня он задерживается необычайно долго. Впрочем, это и к лучшему. Я еще успею рассказать все по порядку.

Я начинал тихо ненавидеть занудный сухой июнь, изнемогая от жары и безветрия, и от постоянного присутствия прилипчивой тени. Все дни напролет я вынужден был развлекать ее, пока Люциус занимался своими делами. Она видела во мне друга, я полагаю. Или просто хотела видеть. Она из тех, кому необходимо, что бы рядом был человек, которого можно так назвать. Я не разубеждал ее. Пусть думает как ей угодно.

Одно нас сближало: оба мы с нетерпением ожидали наступления вечера, когда зной немного спадал, прогоняемый прочь легким нежным бризом, и когда он возвращался домой. К нам. К ней или ко мне, или просто потому что ему нужно было куда-то возвращаться, не важно.

А когда он возвращался… Я бы предпочел, что бы мы все время оставались с ней вдвоем, потому что тогда мне было легче. Не видеть их вместе. И не ощущать этого пронизывающего до костей одиночества.

Однажды мы с Нарциссой, после очередной громкой домашней ссоры, - тогда они еще способны были хотя бы на такое проявление чувств, - уехали в Лондон, почти на все лето. Мы жили в одном из магглских отелей и проводили время соответственно, на магглский манер, оба страдающие от того, что хренова гордость мешает ей вернутся и попросить прощения. В один из вечеров мы смотрели какую-то пьесу, и мне запомнилась реплика главной героини: "Оказывается, можно быть одинокой, когда живешь с человеком, которого любишь. Даже больше, чем когда рядом нет никого и ты совершенно одна. Если он не любит тебя…" ¹³ Как, о как, черт побери, прекрасно я ее понял!

И еще кое-что. Когда смотришь на человека, которого любишь, не то что там хочешь переспать или, наоборот, уважаешь как личность, а любишь по-настоящему - и тело, и разум, мелкие милые чудачества и вредные привычки, - вся эта чушь, - то у тебя появляется такое чувство, похожее на зуд, только сильнее и не понятно, откуда оно идет. Но я знаю, где оно рождается - в груди, прямо за солнечным сплетением, а оттуда расползается по жилкам и венам, просачиваясь в самые дальние уголки, сковывая неотвязной чесоткой все тело. Дикое, звериное желание схватить и растерзать. Сгрести в охапку, сжать до боли, до хруста в хрупких косточках; и целовать, ласкать, кусать каждый миллиметр обожаемой плоти… Не умею объяснить лучше.

Когда он, забывшись, устало зажмуривается, легонько массируя кончиками пальцев виски или когда думает, что его никто не видит, и лицо становится по-детски открытым, почти хрустально невинным, это делает его меньше и беспомощней, и тогда этот зуд просто сводит меня с ума. Я сжимаю руки крепко-крепко и вонзаю зубы в ладони, пряча лицо, что бы избавиться от своего наваждения. Это помогает. Но не слишком.

Я понимаю, что поступил довольно жестоко, она ведь ни в чем не была виновата, просто очутилась в неподходящее время в плохом месте, но в своих собственных мучениях я приобретаю прочную опору от ненужной жалости.

В полдень - неужели это было всего несколько часов назад? - она по своему обыкновению пришла ко мне на веранду, когда я тупо пялился в пустой лист, пытаясь запечатлеть на нем нечто, могущее сойти за заданную на каникулы контрольную по зельям. На ней было одно из этих ее дурацких платьев, по-монашески скроенное почти до щиколоток, как и все остальные вещи в ее гардеробе. Меня так и подмывало сказать ей, что напрасно она прячет ноги, ведь это, скорее всего, лучшее, что в ней есть. Длинные, стройные, с тонкими изящными лодыжками, - очень красивые. Однако, с моей стороны это было бы несколько нелепо, не так ли?

Моль присела прямо на нагретые доски, потягивая через соломинку холодный коктейль и щурясь, разглядывая пляску листьев.

-Не люблю зеленый… - тихонько прошептала она.

-В самом деле? - рассеянно поинтересовался я. - От чего же?

Она не ответила, но на лицо внезапно набежала ледяная тень, словно осколок минувшей печали, прочно засевший в сердце, вдруг всплыл откуда-то из самых потаенных его глубин. И от внезапного моментального прозрения, мое собственное учащенно забилось, посылая бодрые мурашки вниз по спине. Мерлин! В самом деле, все так просто? Я жадно пригнулся, готовясь поймать и оценить каждое ее слово.

Она не скоро заговорила.

-Это странно… но единственное, что я помню о том дне, когда мои родители погибли - яркая зеленая вспышка. Я не знаю, откуда она взялась… Зеленый огонь, уносящий жизнь. Может, просто мой бред, - с робкой улыбкой Гвен пожала плечами.

-Не думаю.

Голос мой прозвучал отстраненно и жестко, я и сам удивился, чего уж о ней говорить. Гвен резко обернулась и испуганно посмотрела на меня.

-Ты что-то знаешь?

-Это все знают, - лениво протянул я. - О, прости, все живущие в волшебном мире, я хотел сказать. Смертельное проклятье, одно из Непрощаемых. Кому-то твои предки крепко насолили.

-Из волшебников? - потерянно переспросила она. - У них не было врагов. У них не было даже знакомых в мире магов.

-Это совсем не обязательно, милая. Они были магглами, а для Упивающихся это уже достаточный проступок.

-Люди в белых масках!...

Я наслаждался ужасом, забившимся в ее глазах.

-Ты что-то знаешь о них?

-О, больше чем достаточно! Мой отец был одним из них. Более того, он руководил многими из подобных операций.

-Зачем ты выдумываешь? - взгляд, полный отчаянья.

-Так ты и в самом деле не знала? Не очень-то красиво с его стороны.

-Зачем ты говоришь мне все это?!

-Ну же, Гвен, мы с тобой такие друзья! Я полагаю, ты заслужила знать правду.

-Господи! Господи!

Бокал со звон разбился о твердую поверхность пола, выпав из ослабевшей руки. Моль вскочила, наступая на осколки, но не замечая этого.

-Это не правда! Скажи, что это не правда!

-Прости, милая, но, похоже, ты связалась с человеком, который, скорее всего, был убийцей твоих родителей. В самом деле, грустная история.

-НЕТ!

Отчаянный вопль вконец обессилил ее. Зажимая голову руками, она с коротким, противным всхлипом рухнула на колени.

-Я не верю, не верю….

Мне стало любопытно, что же она собирается делать дальше. Ждать пришлось не долго. Скоро она поднялась, с таким упрямым и твердым выражением на лице, что я невольно проникся уважением. Глаза ее были сухи. Гвен отступила на шаг, потом еще, а потом резко развернулась и кинулась прочь. Я не знаю, куда, но вряд ли она вернется в наш дом.

Я сделал, что хотел. Я избавился от нее. Я ее уничтожил.