30.06

Говорят, когда-то дождь шел сорок дней и сорок ночей. Сейчас я готов поверить в то, что такое возможно. За последние шесть дней мы перевидали все виды дождя - проливной, затяжной, грибной… Он может стать сильней или утихнуть, но не прекращается ни на минуту. Такое чувство, словно я снова в Уэльсе. Я жил там одно лето и возвращаться мне совсем не хочется. Мертвая страна, словно застывшая в глухом средневековье, зачарованная молчанием холмов и дрожащей марево-дымчатой поволокой древнего солнца. Когда с приливом на берег наползает пенистая, непроглядная полоса тумана, забивающая легкие сырой осклизлой гадостью, пробирающей до костей, ты готов поверить во что угодно и въяве слышишь хлопанье крыльев той несчастной совы, и последний крик ее любовника, пораженного копьем Ллао Гиффеса ¹⁶ . Жалкие люди там живут, вечно цепляющиеся за остатки былой славы, находящие поддержку и опору только в давно ушедшем. По-моему, склониться перед победителем в раболепном поклоне и при этом делать недовольное лицо, ворча по углам, надеясь на то, что скоро все англики сгинут в тартарары, - нет ничего нелепей.

В Уэльсе обретается какая-то наша родня. Знаете, эти великосветские семьи, по большому счету, все они так или иначе связанны кровными узами. Один большой поганый инцест.

Не смотря на осушающие чары, постоянно обновляемые матерью, в доме все равно начинает пахнуть влажностью. Тяжелый, неприятный привкус от каменных стен и приторно-мягкий от деревянных перекладин.

Отец уехал во вторник, на следующий день после нашего разговора. Не думаю, что он скоро вернется, хотя и обещал. Он вечно меня обманывает.

Пока за окном ведро мне никуда особо не хочется, но если дождь таки перестанет… Не очень-то весело ощущать себя запертым здесь. Я выть готов от скуки. К тому же, в особняке забыть о нем почти невозможно. Каждая вещь хранит память от его прикосновений, каждый новый взгляд открывает мне бездну давно растаявших мгновений, когда он сидел вон в том кресле или пил чай из той кружки. Они все одинаковые в сервизе, но однажды вечером один из неуклюжих щенков, что вечно вьются на ковре в гостиной зимой, толкнул его носом под колени, и он выронил чашку, и маленький кусочек откололся. Такой крошечный, что и чинить не стоит. А память осталась.

Я ненавижу магические портреты. У нас в доме пять с его изображением и все они словно сговорились, когда я подхожу к ним, нахожу только пустую раму. Или маму, на том, что был сделан пару лет назад, или Аврору, разводящую руками там, где он еще ребенок. Как-то я успел заметить, что бабушка пытается удержать его за рукав. Напрасно. И мы кивнули с ней друг другу. Больше я не пытался.

Вот если бы у меня была его магглская карточка! Хотя, что я такое говорю… в маминой студии я нашел старую папку с ее ранними рисунками, сделанными когда она училась в Хогвартсе и потом в Университете. Она восхитительно рисует, совсем не похоже на мои каракули. Большинство рисунков в той папке сделаны обычным карандашом, и, что бы на них не было изображено, я везде вижу его лицо. Его образ повсюду, даже там, где его нет. Однако, многие из набросков действительно запечатлели Люциуса в различных настроениях и позах. Вот он смеется, неведомо чему, слегка щурясь, вероятно от яркого весеннего солнца; вот, задумавшись, склонился над маленьким невзрачным цветком, зажатым в ладонях; вот задорно встряхивает головой, и тяжелая копна волос рассыпается по плечам. Надо же, когда-то он носил длинные локоны ¹⁷ . Сейчас они у него стриженные, как и у меня (вернее, конечно, у меня - как у него), пушистой шапкой одевая лоб, скулы, спускаясь дразняще почти до самого основания шеи, но никогда не перешагивая эту хрупкую грань в один палец. Когда закат освещает его со спины, чудится, будто огненный нимб обрамляет его лик. И я не знаю ничего прекрасней на этом свете.

Мерлин, мне еще не хватало начать писать стихи и сочинять баллады! В самом-то деле.

И вот что самое забавное. В нашем роду, в году четыреста восемьдесят восьмом anno Domini ¹⁸ произошел самый громкий инцест на острове. Да-да, тот самый. С Артуром и Морганой. Или Моргаузой ¹⁹ , что, впрочем, не принципиально. Обе они доводились сестрами королю и обе стали матерью для Мордреда. Одна произвела на свет, другая воспитала. Рожденный, что бы править, он сочетал в себе все самые главные качества мудреца и война. Никто не мог превзойти его в ратном деле из ровесников и даже многие ветераны уступали мальчишке. Он впитал в себя знания и опыт сестер-колдуний, но превзошел их обоих - и хитроумную Моргаузу и многомудрую Моргану. Ум гибкий и изворотливый, безжалостный, сливший воедино лукавство женщины и прямоту мужчины… Звучит, словно он мой кумир? Что ж, в некотором роде так оно и есть. Я всегда восхищался им и гордился тем, что он доводится мне пра-пра-пра-пра… А, не важно!

Я знаю, у католиков, христьян и прочих богомольцев есть такие специальные святые, к которым они обращаются, если им тяжело. Я бы выбрал Мордреда. Когда мне неспокойно или плохо, я зову его про себя и, мне кажется, он откликается. Во всяком случае, мне становится легче.

По официальной версии, ее же придерживаются и простецы, Мордред был сквибом. Нет, вы представляете? Сын самой могущественной колдуньи Британии - сквиб?! Разумеется, это мнение очень далеко от истины. Мордред был провидцем. Вполне вероятно, что он обскакал в этом деле самого Мерлина, хотя истины теперь уже не узнать. Принц был не из тех людей, что раскрывают врагу свои карты, особенно, если выпадет джокер. Этот дар не исчез вместе с ним. Предвиденье - дар и проклятье всех мужчин нашей семьи. Проклятье потому, что всякий раз виденье сопровождает жесточайшая головная боль. Такое ощущение, словно тебе пилят череп тупым напильником, очень медленно, а потом заливают расплавленным металлом.

Мое первое виденье посетило меня, когда мне было двенадцать. Это случилось в школе, на выходных. Я был в гостиной совсем один, по счастью, что случается довольно редко. Хотя меня с младенчества готовили к этому и все случившееся не стало для меня неожиданностью, я чувствовал себя обманутым. Неужели я обречен переживать подобное вновь и вновь только ради того, что бы узнать, что на уроке трансфигурации МакГонагалл заставит меня превращать сову в фарфор? Бред чистейшей воды.

Самое плохое, что предвиденьем практически невозможно управлять. Будущее открывает перед тобой избранные в только ему самому понятном порядке страницы. И избавится от своего таланта, увы, не возможно.

Но, я, кажется, взялся поведать историю своей славной семейки. Дело не легкое. Однако, мало ли, когда-нибудь эта тетрадь попадет в руки одному из моих потомков и тот почерпнет в ней массу полезного для себя…

Мордред был не просто очередным претендентом на трон, ни даже самым главным претендентом. Он был сыном жрицы. Сыном Богини ²⁰ . Единственным человеком, могущим спасти Британию бриттов от Белого Коня ²¹ . Чем все обернулось в итоге, вам известно…

После Камлана ²² все изображения принца-"предателя" были уничтожены. Мы не знаем, каким он был. Мне нравится думать, что отец похож на него. В самом деле, что лучше бы подошло его характеру этих девичьи-тонких черт, подчеркнутых неожиданно твердой линией подбородка и резкими скулами? Этой сосредоточенной силы взгляда серых туманных глаз?

Истреблению подверглись не только бумажные подобия ненавистного тупым магглам человека, но и его наследники. Двоих убил новоявленный мессия Константин ²³ . У алтаря. Символично, не так ли? Но третий "змееныш" спасся. Аодан. Разбойник, так это имя переводится, и он его вполне оправдал. Он много постранствовал по свету, прежде чем поселится в Ирландии. Плавал с викингами, ходил под началом одного из тамошних вождей, а потом сколотил свой собственный отряд.

До самой середины десятого века моих беспокойных предков мотало по всей Европе, пока наконец, один из них не осел во Франции. Оттуда же и наше имя, первоначально, полагаю, прозвище. Злодей. Куда уж более прямо?

В начале шестнадцатого столетия произошел еще один эпизод, заслуживающий вашего внимания, господа присяжные заседатели. Естественно, тоже связанный с кровосмешением, как же иначе? Эпохальное возвращение на историческую родину.

Бланшфлер и Морис очень любили друг друга, само по себе явление в семействе Малфой весьма примечательное. Они так любили друг друга, что вскоре Бланш уже не могла дольше этого скрывать. Назревал скандал. Поскольку девушка была не замужем, да и ребенок… Хм, вы уже поняли, от родного брата. В итоге, влюбленная пара пересекла Ла Манш и обосновалась здесь, в Англии. Круг замкнулся, сделав полный оборот.

Когда они, спасаясь от родительского гнева и скорой молвы, ступили на остров, за душой у Мориса не было ничего, кроме пары колье из фамильных бриллиантов. Когда же пришло время ему отойти в лучший мир, он оставил в наследство своим сыновьям порядочный капиталец, часть нынешних наших земельных владений и этот особняк. Тогда, правда, он был гораздо меньших размеров и выглядел не так впечатляюще. Старое здание с той поры не раз перестраивалось каждым последующим владельцем, сообразно изменчивой моде и личным пристрастиям.

Вероятно, именно Аодан занес в нашу кровь семена этой странной болезни, прорастающие до сих пор. Невыносимое, вытягивающее жилы томление по чужим краям. Охота к перемене мест, если хотите. Особенно жестоко оно проявляется по осени, когда тут становится совсем муторно. Порой с ним просто невозможно справится. И тогда некоторые из Малфоев срываются. Я знаю, что еще до того, как мои родители поженились, произошел подобный случай. У отца был младший брат. Он ушел из дома и теперь навсегда вычеркнут из памяти грядущих поколений, будто его и не было. Но, наверное, он сейчас гораздо счастливей Люциуса.

Я не раз наблюдал за тем, как жадно и пристально отец вглядывается в улетающие на юг стаи. Он может часами простоять у окна, забыв обо всем. Он никогда не признается в этом, но отдал бы все, что имеет, что бы оказаться Тем Кто Ушел.

Иногда он берет обычное магглское ружье, пару собак, и уходит на весь день в леса, совершенно один. Он никого с собой ни разу не взял. И я понимаю, почему. Это только его мир, тот мир, где он может почувствовать себя свободным. Пустить кого-то туда, значит утратить эту последнюю возможность забыть о своей невидимой клетке, где он обязан обретаться до конца. Я помню выражение его лица, когда он возвращается из подобных отлучек, пахнущий болотным туманом, сырыми прелыми листьями и необъятным, неведомым миром. Почти полное, отрешенное счастье.

Мне не хочется думать о том, что я тоже одна из решеток, одно из звенышек удерживающей его цепи. Порой я представляю себе, как однажды смогу сказать ему: делай что хочешь. Отпустить его, подарить ему свободу…

Когда же этот дождь перестанет?