Автор:switchknife (knife_catharsis@yahoo.com)

Переводчик: Ailine (hi_lenn@rambler.ru)

Бета: Murbella

Рейтинг: NC-17

Пэйринг: Ремус Люпин/Драко Малфой

Саммари:Врага надо знать в… лицо?

Примечание: сиквел к «Военной хитрости». Для тех, кто хотел знать, что же случилось дальше.

Дисклеймер: Все принадлежит Дж.К. Роулинг. Разрешение на перевод от автора получено



Cчастье, что Малфой никого не убил, когда сбежал.

Ремус ожидал этого. Снейп ожидал этого. Побег был лишь вопросом времени, так как охранять тех, за кого «поручились» члены Ордена Феникса, никто особенно не стремился – да и зачем тратить на них драгоценные силы? И очень скоро Малфой бежал, преодолев слабые запоры, ненадежную охрану, бросая проклятия, способные ранить и обездвиживать, но не убивать.

В этом было хоть какое-то утешение. Что бы оно ни значило. Обычно Малфой не испытывал жалости к врагам, он просто должен был, обязан был убить нескольких авроров по пути к министерской Каминной сети. И все же по какой-то причине он этого не сделал. Ремус осознавал, что глупо считать это сигналом к примирению, поскольку какой может быть мир между ним и Драко Малфоем, солдатами враждующих армий.

Друзья смотрели на Ремуса с жалостью, гадая, как он мог допустить, чтобы его обманули – но ответа не было. Никто не обвинял Ремуса и не считал его предателем, поскольку Упивающийся – это Упивающийся, и как ни старайся, Люпин, ты не сможешь его изменить.

Он ничего не ожидал. Конечно, нет. Ни совы с письмом, ни случайной встречи в Лютном переулке, ни чего-то еще. Война продолжалась. Ремус сражался, возвращался, превращался. Ждал, когда пройдет полнолуние. Посещал Снейпа, который брезгливо осматривал его, словно какой-то неприятный экспонат, совал ему в руки новую дозу лечебного зелья, продолжая ворчать и огрызаться, пока он не убирался прочь.

Ремус не ждал, но все же совсем не удивился, когда однажды вечером, под тихое шипение золы, в камине появилась не высокая, мрачная фигура Северуса Снейпа или огромная массивная туша Фабиуса Фаултина, а фигурка поменьше, поразительно знакомая, хотя они провели вместе всего лишь несколько дней.

Он не удивился, когда почуял запах, который не слышал уже более двух месяцев – резкий, юный, сладкий, окрашенный потом. И когда тусклый лунный свет, пробившийся в щель между занавесками, запутался в платиновых волосах, упал на презрительно сжатые губы, он тоже не удивляется.

Он не спрашивает Малфоя, зачем тот пришел.

Малфой первым нарушает молчание, и голос его звучит в тишине слишком громко:

– Твой камин открыт для меня.

Ремус поднимается с низкой кушетки возле кофейного столика с маггловской настольной лампой – укромная квартирка на окраине Лондона, безопасное жилье для аврора. Немного помешкав, он откладывает недочитанный номер «Пророка» и отвечает:

– Да.

– Ты ужасно доверчив, Люпин.

Издевка. Разочарование.

– Ты доверял мне намного больше, Малфой.

– Да, но сейчас у меня есть палочка.

– Да, но сейчас ты не мой пленник.

Опять молчание. И пока занавески колышутся на сквозняке, Ремус видит, как глаза Малфоя слегка поблескивают в лунном свете, серебристые как ртуть, серебристые словно яд. Слова не нужны, так как и Ремус и Малфой успели достаточно узнать друг друга – они прекрасно осознают, чего хотят, что делают, и как будут потом сожалеть о содеянном. Больше нет борьбы и подчинения – чувства открыты и ясны, и теперь перед Ремусом стоит не пленник, а равный.

Малфой подходит ближе. На его глаза падает тень, и они не выглядят больше такими жестокими.

Ремус осторожен.

Осторожен, потому что сейчас он здоров, полностью контролирует себя, а полнолуние прошло три недели назад.

Осторожен, несмотря на то, что настроил каминную сеть так, чтобы распознать магический след одного конкретного Упивающегося. Осторожен, несмотря на то, что ждал Малфоя, грезил о Малфое почти каждую ночь после боя на Северной заставе, и ловил себя на мыслях о Малфое так часто, что казалось, ничто другое его не волнует.

Он осторожен, потому что его органы чувств сейчас как у обычного человека, и он слепнет вместе с Малфоем, когда тот выключает лампу (неужели ему известно, как работают маггловские вещи?). Но затем Малфой откладывает в сторону палочку – глупец – тянется к воротнику, развязывает шнурки и, сбросив мантию, остается обнаженным в лунном свете, такой совершенный и бледный, будто высеченный из мрамора. Он кажется призраком, как Сириус в те долгие годы, когда Ремус продолжал тосковать о нем. Он выглядит дымкой, иллюзией, мечтой, сильфидой, прибывшей, чтобы даровать Ремусу то, о чем он грезил.

Теперь нет волчьего голода, только отчаянное напряжение в глазах, и когда Малфой подходит ближе, совсем не интимно, а по-деловому, Ремус не отшатывается. Не отшатывается, когда дыхание Малфоя касается его губ, а затем их губы сливаются. Не отшатывается, когда проворные пальцы расстегивают его рубашку и брюки и сбрасывают их на пол. Малфой действует с удивительной ловкостью, говорящей о большом опыте.

Большой опыт.

Ремус несколько мгновений тупо размышляет об этом, но губы Малфоя теплые, а его кожа гладкая, и внезапный шок на время лишает Ремуса разума, когда их члены начинают нежно тереться друг о друга, как бы спрашивая разрешения.

Эта мысль чуть не вызывает улыбку, и когда Малфой вопросительно поднимает бровь, Ремус тут же ее целует, а затем целует лицо, и губы, и шею, до тех пор, пока Малфой не обнимает его. Это неожиданное объятие снова приводит Ремуса в смятение, поскольку Малфой никогда ранее не прикасался к нему, так как был связан.

Связать его.

Он хочет этого, он должен так поступить, ведь перед ним враг, и каждое мгновение, проведенное с ним – новая строка в смертном приговоре, который ожидает Ремуса, если Министерство или сам Вольдеморт узнает о случившемся. Он должен, потому что нисколько не доверяет Малфою, ведь тот всегда может убить его, взять в плен или просто пригласить к Темному Лорду на милую вечеринку.

Должен, но он не делает этого, поскольку ладони Малфоя теплые и удивительно шершавые, хоть и на редкость изящные, он не делает этого, поскольку лицо Малфоя смягчается, как и раньше, а его губы знакомо приоткрываются, и он резко вдыхает, когда Ремус наклоняется и касается его члена.

Новое ощущение – оставить Малфоя свободным, трахать его, не зная, что будет потом – наступит ли его собственная смерть, или случится что-то другое, но такое же неумолимое. Новое ощущение, но такое же опьяняющее – снова чувствовать чьи-то прикосновения, после долгих одиноких лет, после смерти Сириуса, из-за которой Ремус почти год не находил себе места в мире живых.

Теплый язык Малфоя касается его языка, нежно-нежно, будто спрашивая: «Можно мне сделать это, ничего, если я пройдусь здесь, дотронусь, коснусь этого местечка, пожалуйста?» – и в этом нет чувств, а есть только потребность, которая все еще обсуждается, но вполне понятна обеим сторонам. То, что происходит между ними – просто секс, ни больше, ни меньше, обычный секс, поскольку Ремус Люпин ничего не ждет от Драко Малфоя, а Драко Малфой так же ничего не ждет от Ремуса Люпина.

Когда он, наконец, трахает Малфоя, он старается действовать медленно, старается быть более ласковым, чем раньше – возможно, чтобы искупить прошлое. Но Малфою не нужна эта нежность, и он нетерпеливо шипит и насаживается на него, резко и сердито, откидывая голову назад и издавая стон, колеблющийся между наслаждением и болью.

Итак, мягкость отброшена, и он склоняется над безупречной спиной Малфоя, почти безупречной, потому что теперь Ремус замечает слабые царапины, которые оставляют его ногти, пока Малфой не начинает извиваться и шипеть: «Стой, подожди». Но он никак не реагирует, а просто продолжает входить все глубже, быстрее, сладостнее, и Малфой возбужден, и Малфой больше не призрак, он здесь, он сейчас – острый молодой запах его тела мягко стелется под ним, тонкий член горячий и скользкий на ощупь, и это так прекрасно. Колени Малфоя опираются на ковер, а колени Ремуса охватывают его с двух сторон – толчки глубокие, мощные, жесткие, раз, другой, третий, приходит положенный срок, и он бьется, и бьется, и бьется, и едва осознает, по мокрым брызгам на пальцах, что Малфой тоже кончил.

Конечно, они не проведут вместе целую ночь – это нелепо и совсем нежелательно. Но пока они вдвоем, теплые губы Ремуса несколько раз прикасаются к шее Малфоя, и кожа Малфоя кажется липкой и гладкой, и он удивленно вздыхает, когда член Ремуса без труда выскальзывает из него, вялый и мокрый.

Ничего не меняется, когда Малфой поднимается, обнаженный и влажный от пота, раскрасневшийся и испачканный спермой. Ничего не изменилось, когда он тянется за палочкой. Ремус настораживается, но Малфой только очищает себя заклинанием и надевает мантию. При этом он ни разу не оборачивается к Ремусу, не говорит, «будь осторожен», или «я убью тебя, когда встречу в бою», или «долбаный идиот», или «увидимся на следующей неделе» – он не оглядывается, даже когда бросает пригоршню дымолетного порошка в камин и слегка охрипшим голосом произносит: «Дом Драко Малфоя».

Ремуса совершенно не интересует, работает ли каминная сеть в обе стороны. Этого лучше не знать – чтобы, по крайней мере, не обнаруживать, что они хотят друг друга всякий раз, когда оказываются рядом. Это лучшее, на что Ремус может сослаться, чем он всегда может отгородиться, потому что трахает врага и знает об этом – он трахает Драко Малфоя, убийцу, Упивающегося – он трахает человека, которого когда-нибудь должен будет убить, или смотреть, как его убивают. Или который убьет его самого.

«Так же, как и ты не поведаешь миру о ваших свиданиях».

Голос Снейпа. Воспоминание.

Это так нелепо, так нереально, что хочется смеяться. Но когда Ремус отправляется в душ, то снова возбужден – явление, совершенно невозможное для человека в его возрасте. И когда он доводит себя до оргазма – деловито и безжалостно, как раньше действовал Малфой – он совершенно опустошен и больше ни о чем не думает, тем более о Малфое.

* Конец *